Эльфийский Камень Сна
Шрифт:
О Ши рассказывали и такое, а они могли быть так жестоки, так безрассудно жестоки.
Разве не была с ней жестока Арафель, пообещав маленькой девочке неземные красоты и заманив ее в лес, где она потеряла своего пони и чуть ли ни самую жизнь?
«Пойдем, — до сих пор слышался ей голос в снах, — пойдем, ты увидишь настоящую жизнь».
Но это было лишь воспоминание, голос, столь же неразборчивый, как и черты лица.
То, что она лелеяла в своей душе сейчас, было теплым и крепким, как стены Кер Велла, — руки мужа
«Пойдем со мной, — говорил голос, — и ты увидишь, как проходят годы, как они увядают, словно фиалки; но там, куда я иду, нет увядания. Возьми меня за руку и пойдем, не слушай их зов».
— Бранвин.
Она обернулась, не вставая, испуганная тихим окликом мужа — так бесшумно он поднялся по лестнице, но эта бесшумность всегда была в его природе. Он протянул к ней руки, и она протянула к нему свои, и он опустился перед ней на колени, и обнял ее, и погладил ей плечи, и заставил ее посмотреть ему в глаза.
— Ты плакала? — спросил он, ибо слезы еще не просохли на ее ресницах. — О, Бранвин, моя любовь, моя душа, теперь не надо плакать. Они спасены, в тепле и сыты, и ничего не осталось, кроме царапин и содранных коленок…
— Что они там нашли?
— Что-то… Она сказала — глупую русалку… О, не будем говорить об этом. Пустое: прошло, и больше нам нет дела.
— Они больше не пойдут к реке.
— Нет, не пойдут. Они все поняли, — он погладил ее голову, нежно прижав к себе.
— Это все из-за того, что они гуляют в полях, все из-за того…
— Нельзя вырастить цветы в тени — им нужны солнце и ветер, Бранвин.
Она вздрогнула и отстранилась от него, он остался стоять на коленях, держа в руках ее сжатые кулаки. И долго она пыталась вернуть себе самообладание.
— Они не могут расти, как сорняки, — промолвила она. — Они не могут обманывать Myрнy и убегать.
— Конечно, нет. Но с ними талисманы, и сегодня они принесли им больше чем удачу. Она придет сегодня вечером, Бранвин. Сюда.
Она не сразу поняла его.
— Нет, — ответила она.
— Как это нет? — в полном замешательстве переспросил он, и лицо его исказилось. — Бранвин…
Теперь его отчаяние и недоверие — все проявилось; и тогда она сказала, поскольку никогда не вступала в открытый бой с врагом:
— Прости, я обезумела от горя, я лишь хочу мира в своем доме, лишь мира и покоя…
Он взял ее руку и поднес к губам, но она едва ощутила тепло его дыхания.
— Бранвин. Ты слишком многого боишься.
— Чего она хочет?
У него не было ответа на этот вопрос. И глаза его выдавали какую-то тревогу, подтверждая ее худшие опасения.
— Возможно, предупредить нас. Или объяснить. Не более. Возможно, это лишь знак учтивости. Она такая. Вина Ши очень учтивы. Бранвин, она — наш друг. И всегда была другом. Подумай, чьи земли после войны столь благословенны, как наши, есть ли у кого поля
— Или дети, — хрипло добавила она, — такие прекрасные и двое? Я ждала. Я ждала пятнадцать долгих лет, и всякий дом был благословенней нашего. Я нянчила дочерей служанок, мечтая о своих, я видела, как дети, которых я качала, становились невестами и женихами, прежде чем у меня родились сын и дочь. И если это благословение, Киран, то оно слишком не спешило дойти до нас, и прости меня, прости, если я люблю их слишком сильно…
— Разве они только твои? — спросил он.
Ей нечего было ответить. Его взгляд обжег ее, и она вздрогнула.
— Это были долгие годы, — промолвил Киран, — но мы не можем взвалить их на плечи Мев и Келли, сокрушая их дух. Но это были хорошие годы, Бранвин.
— Это были хорошие годы, — согласилась она, — но, о Киран, если мы были столь благословенны, и удача сопутствовала нам, то почему не та, обычная, которой одарены все фермерские жены? Я была лишена ее, потому и боюсь, наверное, сейчас…
— Она — наш друг, Бранвин, она спасла их.
Она задумалась, и что-то потеплело в ее сердце, и память ее прояснилась, и она вспомнила свет, вошедший однажды в Кер Велл, и фигуру в ауре этого света, и голос. Она почти увидела ее, ее облик в оборванных и тусклых одеяниях, и лишь лицо не удавалось ей рассмотреть.
— Я бы хотел, чтоб ей здесь было хорошо, — сказал Киран, — за все, что мы ей должны. За ее дружбу. Бранвин, когда-то, давным-давно этот зал принадлежал им. И звали его тогда Кер Глас, не знаю, есть ли еще такое место на земле, где она может быть, одновременно оставаясь в Элде. Если бы не Арафель, я был бы мертв, да и все мы…
«Но есть же Донн, — неожиданно мелькнула у нее мысль, — где ты родился. Он тоже когда-то принадлежал им». Но она отогнала ее прочь, как поступала с любой неприятностью, охраняя свое гнездо для тех, кого любила.
— Мы накроем стол, — промолвила она, ища уверенности в привычных вещах и налагая на сверхъестественное узы приличий, как будто могла заговорить и обуздать его. «Если она окажется у меня в зале, — думала Бранвин, — если она войдет в мою душу, если я смогу ей поверить и вспоминать ее потом, мне будет спокойнее; тогда я привыкну и научусь называть ее по имени».
Арафель — так ее звали, или Фокадан, то есть Чертополох, и многими другими именами. Но одного звука было недостаточно. Ей нужно было научиться произносить его душой, как это делал Киран, и у нее были все причины сделать это, ибо Кер Велл был ее домом, и она родилась здесь и в ней текла южная кровь — кровь королей и неприятеля, поверженного Арафелью. Эти камни принадлежали ей, и она знала их магию, и все, что являлось сюда, ступало по ее земле. Здесь она могла научиться и наконец запомнить столь важное ей и не дать ему померкнуть, как оно меркло для других.