Эликсир бессмертия

Зотова Анна

Аня стала листать оглавление другого талмуда в поисках параллельной информации о Сен-Жульене, чтобы провести что-то вроде сравнительного анализа. В этой книге («Традиционная герметика») рассматривалась алхимическая деятельность Сен-Жульена, которую Аня, по мере прочтения, в предельно сжатом виде заносила в ноутбук. Часы показывали второй час ночи.

Итак, при дворе Людовика XV, граф:

а) хвалился, что умеет увеличивать размер бриллиантов;

б) дважды произвел трансмутацию серебряных предметов в золото;

в) не раз намекал, что обладает эликсиром долгой жизни и пользуется им;

г) утверждал, будто был знаком с Понтием

Пилатом и Юлием Цезарем (ха-ха!);

д) рассказывал об исторических событиях так, как мог бы говорить очевидец, то есть, останавливаясь на мелких деталях, неведомых даже самому искушенному историку. В конце концов, сарафанное радио разнесло сначала по двору, а потом по всей Франции ахинею о том, будто графу около тысячи лет от роду и все такое. (Если бы не глубокая ночь, Аня, наверное, расхохоталась бы во все горло, невзирая на склочных соседей сверху.);

е) по свидетельству мадам дю Оссе, однажды в ее присутствии Сен-Жульен сказал королю, что умеет наращивать бриллианты и сводить с них пятна. Людовик тут же послал за одним своим камешком, у которого имелся небольшой изъян. Внимательно исследовав камень, граф ответил, что «реконструкция» вполне возможна, но для этого ему понадобится примерно месяц.

Через месяц граф принес бриллиант. Пятно на нем исчезло. (Анин внутренний оппонент тут же задал вопрос: а где гарантии, что это был тот же самый камень? Поскольку граф был богат, за месяц он успел бы сто раз купить или заказать похожий, но без пятна.)

Кстати, о денежках. Они у графа водились, и он, по словам современников, отличался неслыханной щедростью, раздаривая золото и драгоценности налево-направо. Это недвусмысленно намекало на герметическое происхождение его богатства.

Наконец Аня добралась до трансмутаций, произведенных графом. Их было несколько, но наиболее достоверной, по мнению Уолпола, можно считать ту, которую граф совершил на глазах известного Казановы. Тот, как оказалось, терпеть не мог Сен-Жульена, однако в один прекрасный день нанес ему визит вежливости. Граф по ходу беседы спросил, есть ли у Казановы при себе мелкие деньги. Гость достал несколько монет и положил на стол. Молча и многозначительно Сен-Жульен взял горящий уголек и бросил его на металлическую пластинку. Когда она разогрелась, он поместил монету на уголек, и посыпал ее сереньким порошком. Когда монета раскалилась докрасна, граф снял ее, дал остыть и протянул Казанове. Теперь монета была из чистого золота.

Перелистнув пару страниц, Аня наткнулась на воспоминания графини де Жержи, жены французского посла в Венецианской республике. Речь шла уже о долголетии графа.

Графиня пришла к одной своей знакомой и встретила там человека, который назвался Сен-Жульеном. Графиня крайне удивилась, ибо в 1700 году в Венеции близко знала одного знатного иностранца, который внешне удивительно походил на графа, хотя и носил другое имя. Ничтоже сумняшеся граф ответил, что да, он жил в Венеции в конце прошлого века и в начале нынешнего, и что имел честь ухаживать за графиней, которая, помнится, как-то вечерком похвалила несколько баркарол его сочинения, которые они пели с нею на два голоса.

Графиня с милой улыбкой возразила, что это, увы, невозможно, ибо тому ее знакомому было лет примерно столько же, сколько сейчас графу. На что граф мягко ответил:

— Мадам, на самом деле я очень стар. — И напомнил графине множество незначительных деталей, касающихся их совместного пребывания в Венеции. Графиня де Жержи

была сражена наповал.

Итак, в феврале 1784 года Сен-Жульен официально умер. А 15 февраля 1785 года, будучи живее всех живых, присутствовал на собрании парижских масонов вместе с Месмером, Лафатером, Сен-Мартеном и прочими, о чем свидетельствуют архивы франкмасонов; мало того, Сен-Жульен оказался даже среди выступавших. Как это понимать?

Аня занесла эту информацию в ноутбук и открыла «Золотые цветы», где, помнится, читала про некоего синьора Джеральди, который объявился в Вене в 1687 году и по описаниям тоже был очень похож на графа. (Теперь ей всюду мерещился Сен-Жульен). Три года сей синьор провел в Вене, приводя в изумление всех желающих своими алхимическими фокусами, потом вдруг исчез (1691). Году в 1702-м или в 1703-м в Европе появился некто Ласкарис, выступавший примерно в том же амплуа, что и Джеральди. Ему тоже было около пятидесяти лет, он тоже был среднего роста, приветлив и словоохотлив, знал несколько языков и, по всей видимости, владел философским камнем.

Ласкарис исчез между 1730 и 1740 годами, а вскоре в Лондоне появился тот, кто просил звать его Сен-Жульеном, тот, о ком скоро пошли слухи, один неправдоподобнее другого. Кое-кто даже утверждал, что граф Сен-Жульен не кто иной, как сам Христиан Розенкрейц, основатель общества Розы и Креста, и что это будто бы именно он когда-то открыл герметическую тайну и обрел бессмертие, возникая затем в истории вновь и вновь, под разными обличьями во имя пропаганды алхимии во всех слоях общества и в разных странах. Если принять условия этой игры, то хронологически вполне допустимо, что Джеральди, Ласкарис и Сен-Жульен — это один и тот же человек, менявший имена вплоть до своей смерти. Или до исчезновения — так, пожалуй, точнее. Подтверждение этой своей мысли Аня неожиданно нашла в послесловии «Золотых цветов», написанном неким Титусом Буркхармом. Там так и говорилось: «…Я знаю, что накликаю на себя гнев и насмешки многих, но все равно утверждаю во всеуслышание следующее: Розенкрейц, и Ласкарис, и сеньор Джеральди из Генуи, и Шайми с карбункулом на среднем пальце левой руки, и великий Сен-Жульен суть не что иное, как одно существо. Я не говорю «человек», заметьте…» Ане даже стало слегка жутковато от этой фразы.

В 03.18 она выключила ноутбук и вновь забралась под одеяло. В ее разгоряченном мозгу как на дрожжах зрела и обрастала каким-то необъяснимым смаком мысль, которая еще час назад показалась бы абсолютно сумасшедшей. А что, если цепочка Джеральди — etc — Ласкарис — etc — Сен-Жульен — etc — заканчивается доктором Лоренцем? Бред, конечно, но что-то в нем есть… Кстати, почему Лоренц велел ей начать с Путье? Может, и парижский писарь имеет отношение к этой цепочке? Надо будет поискать его изображение, а вдруг?

Глава 7

СТРАННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

На работу Аня не поехала: позвонила шефу и сказалась больной, что, впрочем, было не так уж и далеко от истины. Голова гудела, а глаза были красные, как у кролика. Да еще насморк откуда-то взялся. Может, выпить на всякий случай «колдрекс»? Настроение оставляло желать много лучшего — оно и понятно: полночи въезжала в эту алхимию, а другие полночи ей снились голые мужики. Они трогали ее между ног и бормотали: «Сто тысяч рубликов — раз, сто тысяч рубликов — два…» Дожила, блин!