Эликсир от бессмертия
Шрифт:
То, что заданная последовательность нейронов всегда означает нечто определенное, обнадеживало. Такую цепочку стали называть «кандел», по имени нобелевского лауреата — термин «энграмма», популярный до старта проекта, в итоге не прижился. Созвучие с единицей силы света никого не смущало, многим даже нравилось, а студенты в кофейнях распевали песенки о «мозге силой в три свечи».
Но проблема в том, что всякая мысль порождает лавину других, иначе она не может существовать. Чтобы воспринять вновь увиденное, его надо сравнить с тем, что видел раньше, подобрать название и объяснение. Чтобы вспомнить, нужны ассоциации. В этом узелковом письме есть отдельные слова и в то же время нет отдельных
Считываешь цепочку у донора, воспроизводишь ее у реципиентов. И если одному вспомнятся корабельные снасти, другому — санки в детстве и как бечевка врезалась в ладонь, а третья расскажет о плетеных кашпо, можно с некоторой вероятностью предположить, что данный кандел — веревка, вервие простое... Работа, как любил повторять начальник Кима, дураков любит. Иногда на одно «слово» требовались сотни добровольцев, прививающих себе кусочки чужой памяти.
Операция, испытанная на животных и в клинике, считалась практически безопасной — псевдоциты, сделав свое дело, распадались на жирные кислоты, которые уходили с кровотоком. Другое дело, что малоприятно может быть подцепить чужое воспоминание, мало ли гадостей в голове у честного налогоплательщика! Но, во-первых, экспериментаторы старались избегать канделов, очень уж туго завязанных на эмоции, а все доноры были кристальнейшими людьми — без пятен в биографии, без каких-либо особенных несчастий в прошлом, со средним IQ. А во-вторых, пардон, не задаром же! Половина бюджета проекта шла на вознаграждения для волонтеров.
По неписаному правилу, добровольцами побывали все участники проекта, ведущие экспериментальную работу. Ким — тоже. Ребята потом хохотали, рассказывая и показывая, как он вопил с диким восторгом неофита: «Цвето-очек! У меня цветочек!» Память о четырех желтых, шелковистых лепестках и тонком мохнатом стебле (цветочек оказался степным маком) он хранил бережно, пока образ не превратился в воспоминание о воспоминании.
Академик РАМН Виталий Васильевич Захаров рассматривал свою коллекцию. Он знал, что самая разумная запись кандела — численно-буквенная формула, отражающая количество нейронов и их структурно-функциональную принадлежность. Он не приписывал причудливым формам нейронных цепочек никакого таинственного смысла. Сказки о голографической записи информации в мозгу давно канули в прошлое. Просто — канделы были красивы, и Захаров, в отличие от многих, никогда об этом не забывал.
Картинки в его коллекции были всего лишь компьютерными моделями, созданными по сигналам псевдоцитов, — нет микроскопа, который позволял бы рассматривать клетки живого мозга. Но модели соответствовали истинным формам звездчатых и пирамидных клеток, точно представляли их расположение в коре, изгибы аксонов и дендритов.
Огненные вышивки опыта по серой канве мозга. Где тонкие, ажурные, весь каркас на трех ниточках, где густые, сплошными зигзагами. Которая из вас, невестушки, выткет мне ковер всех краше... Этот кандел — как непролазная чаща деревьев, тесно стоящих, сплетенных ветвями. Этот — морской цветок с тоненьким корешком и гигантским раструбом. Этот — полуразрушенный облачный замок. По правде, если что и отражали сии причудливые формы, то анатомию и гистологию мозга: знакомые еще по студенческому атласу очертания зон неокортекса, слои и колонки нейронов...
Вот раннее, самое начало проекта. Ветвистые молнии, бесконечно разнообразные и все-таки чем-то сходные: буквы латинского алфавита. А это развесистое чудо, лихими струнками длинных аксонов соединившее теменные, височные и лобные доли — начертание иероглифа «путь». Когда
Вот — обобщенный образ человеческого лица: четыре пятна, расположенные по системе «двоеточие-минус-скобка», один из многочисленных зрительных синонимов понятия «человек». Вот несколько вариантов головы Нефертити, излюбленного объекта спецов по психологии восприятия. Только этот образ, эти туманные глаза, детские губы и наклоненная шея, только на него откликается группа, выделенная огненно-желтым, похожая на наконечник копья, жестко связанная с канделами «лицо», «глаза», «губы» — и все же неповторимая. Светлая кружевная кайма вокруг — различия образа у разных людей, особенности мысленного произношения. Не мешающие, впрочем, взаимопониманию при трансплантации образа.
Самый обширный и, черт подери, самый красивый кандел принадлежал художнику. Добровольцы, получившие его, восторгались: «О, Нефертити, очень ясно ее вижу, так и стоит перед глазами». И наоборот, кандел, полученный от левополушарного типа, восторгов не вызывал, хотя и читался: «Нефертити — только, не пойму, перерисованная, что ли...»
Захаров переместил новый файл в каталог, раскрыл. Тоже красиво — кольцевидная лента, увенчанная зубцами, словно корона. Ввел название: «Ветер и бубен». Традиции предписывали именовать неидентифицированные канделы по версии донора. Но в любом случае, чем бы это ни оказалось, — место в коллекции оно заслужило. Если верно то, что сообщил Ким...
«Мария, 25 лет.
Сирень. Кусты сирени, нет, не цветет еще. Листья темные, гладкие. Это мы с подругой стоим у ее дома... Да, я поняла, отсекать. Значит, просто: сирень, листья.
Сергей, 46 лет (опыт проводится повторно, по причине сбоя аппаратуры).
Есть, теперь получилось! Вы мне стихи скачали?! Правильно? Сейчас, минутку... (Скандирует.) Не надо мне — ни света, ни привета. Звезда в окне — и мне довольно света. Прости мне бред — глухих гитар гавайских. На свете нет — зеленых вод бискайских. Зеленых вод — бискайских, где, мерцая — корабль плывет — как бабочка большая... Всё! (Смеется.) Ну вот, не такой уж я тупой...
Илья, 52 года.
Вы знаете, это что-то связанное с религиозным чувством — «не умрете, но будете иметь жизнь вечную». Так? (С оттенком раздражения.) Слушайте, вы уверены, что не зря взялись за эти дела?
Jane, 31 год. (Перевод протокола с английского.)
Как странно. Кирпичный свод, арка, из красных таких кирпичей, понимаете? А под аркой висит колокол, и его раскачивает ветер, он звонит. Невозможно, ведь они тяжелые, ваши колокола, правда? А внизу вода, целое озеро, стены поднимаются из воды. Странно. Будто сон. Это все».
— Да, — сказал Захаров. — Что странно, то странно. А у донора?..
— Ветер и бубен. У американки тоже ветер и колокол, а у него бубенчики. И еще у одного был ветер в лицо. Итого всего три совпадения! Не ветер это!
— Хорошо подумал?
— Долго думал.
— Ах, долго? — протянул шеф. — Долго это еще не хорошо. Про стихи, конечно, выяснил?
— Выяснил, — с готовностью ответил Ким. — Стихи известные, опубликованные. Вторая половина двадцатого века, автор... м-м...