Елизавета I

Эриксон Кэролли

Завоевание Португалии произошло во времена процветания Испании. Резко увеличилась вдруг добыча серебра в Америке, что послужило усилению испанской военной мощи. Война в Нидерландах шла успешно как никогда, а папские авантюры в Ирландии явно демонстрировали уязвимость Англии с севера, подвергая серьезному испытанию ее военные возможности. Ирландский бунт нашел значительную поддержку со стороны шотландцев, что заставило правительство Англии усилить гарнизон в Бервике и срочно набрать еще один пятитысячный вооруженный отряд.

Даже оставляя в стороне все прочее, увеличивающееся влияние Испании на европейской арене серьезно беспокоило правительство в Лондоне, где, по прошествии двух лет с начала вызвавшего такой переполох сватовства,

все еще подумывали о браке королевы с наследником французского престола. Раньше Елизавета рассчитывала, что волнения в Нидерландах будут по-прежнему отвлекать Филиппа, заставляя его тратить на их подавление значительные средства, но ныне все указывало на то, что этому может прийти близкий конец. Исчезло и иное, пусть ненадежное и временное, препятствие для агрессивных замыслов испанской короны. Во Франции снова началась гражданская война, что делало сомнительным французское вмешательство на случай, если Филипп все-таки развяжет свою кампанию против Англии.

В результате Англия встала перед выбором: либо примириться с угрозой со стороны Испании, либо пойти на ненавистный династический союз с Францией. Как раз в то время, когда Филипп отправился на коронацию в Лисабон, Елизавета устроила невиданное по своей пышности представление для иноземных гостей. А ими были посланники Франсуа Постоянного, страждущего жениха и (как говорилось в письмах) покорного раба, пусть и истомленного ожиданием встречи со своей ветреной нареченной, но надежды не утратившего.

Французское посольство состояло из более чем пятисот человек, среди которых были вельможи высшего ранга — для самых знатных даже пришлось освободить один из домов королевы. Лондон и Вестминстер кишели слугами, грумами в ливреях, дворянами всевозможных рангов, потому что, дабы не ударить в грязь лицом перед французами, их английской ровне было велено прибыть в столицу в сопровождении насколько возможно более пышной свиты. Словом, небольшому французскому нашествию англичане приготовили достойный ответ. Лестер, вновь вернувшийся в круг ближайших советников королевы, со своей обычной энергией призывал под знамена родственников и слуг, долженствующих произвести уже одним своим видом сильное впечатление на французов.

На строительство нового дома приемов в Вестминстере было потрачено целое состояние. Сорок высоких толстых корабельных мачт поддерживали холщовую крышу, расписанную в виде звездного неба. Три сотни стеклянных фонарей освещали гигантскую открытую залу, отбрасывая колеблющиеся блики на позолоченные стены с фантастическим орнаментом. Возведение этого сооружения заняло всего три недели, но потрачено на него было не менее двух тысяч фунтов стерлингов, а двести из почти четырехсот рабочих получили серьезные травмы.

Затраты на строительство плюс расходы на еду, жилье и подарки для официальных представителей Франции (около десяти тысяч серебряных блюд общей стоимостью в десять тысяч фунтов) должны были как будто принести серьезный урон английской казне. Но на самом деле серебро было не английским, а испанским — его добыл Франсис Дрейк во время своих странствий по свету.

Всего шесть месяцев назад Дрейк бросил якорь в Плимутской бухте; судно его дало течь и под тяжестью своего драгоценного груза осело в воду ниже ватерлинии. В ходе своего трехлетнего путешествия он не только обогнул земной шар, но и разрушил миф об испанском господстве на море. Именно в этом, а вовсе не в поразительном флотоводческом мастерстве, состояло в глазах современников основное достижение адмирала. Он свободно плавал в водах, кишевших горделивыми испанскими галеонами и торговыми судами. Дрейк курсировал вдоль берегов, нападая на корабли и опустошая незащищенные колониальные порты. Добычей ему становились драгоценности и большие слитки серебра. Среди его жертв оказался крупный торговый корабль «Какафуэго», в трюмах которого серебра было несметное количество.

Все эти сокровища: многие и многие тонны

серебра, жемчуг, рубины, редкие, поистине бесценные изумруды, сундуки, набитые золотом и дорогой посудой, — были помещены в хранилища Тауэра, ибо, хотя личная доля Дрейка сделала его не просто состоятельным, но и весьма богатым человеком, основные доходы от этой морской кампании принадлежали держателям ценных бумаг, включая Хэттона, Лестера, Уолсингэма и саму королеву.

Елизавета поддерживала Дрейка с первых же шагов, и многие из ее ближайшего окружения вложили немалые средства в это предприятие. Вдохновителем его скорее всего был Джон Ди, астролог и советник королевы, сделавшийся в 1580-е годы одним из ведущих математиков и естествоиспытателей Европы. Глубокий знаток космографии и навигации, Ди был близким другом создателя глобуса Меркатора и наставником таких исследователей-путешественников, как Фробишер и позднее Хэмфри Гилберт. Помимо того, Ди отличал жадный интерес к старине. Его и многих иных видных людей этой эпохи увлеченность временами короля Артура и самой его личностью была самым непосредственным образом связана с владевшим ими духом приключений, ибо в Артуре они как раз и видели завоевателя, чья жажда покорить Новый Свет, как историческое наследие, передалась Елизавете. Руками Дрейка, рассуждал Ди, Англия возродит империю Артура, которая со временем превзойдет мощью империю испанскую.

Посол Мендоса с горечью писал королю Филиппу, что Елизавета щедрыми горстями зачерпнула испанские сокровища, чтобы расплатиться за свои французские увеселения. Все взято из богатств, привезенных Дрейком, замечал он, добавляя, что, словно желая еще сильнее уязвить испанцев, Елизавета демонстративно выказывает этому авантюристу особые знаки своего расположения. Его часто замечают входящим в королевские покои, а от завистников не укрылось, что на виду у окружающих Елизавета никогда не обходит его своим вниманием. Они нередко гуляют вместе в садах Вестминстера, и лазутчики Мендосы докладывали ему, что разговор, в частности, идет о снаряжении новой морской экспедиции на запад, за испанскими сокровищами.

Естественно, посол заявил в связи с пиратскими действиями Дрейка официальный протест и потребовал вернуть награбленное, но никакого практического эффекта это не имело. Зачем возвращать ценности на 160 000 фунтов стерлингов — сумму, почти равную той, что обычно ассигнует королеве парламент и что составляет примерно девятимесячный доход короны, — зачем возвращать их, когда проще добывать деньги таким образом, нежели задабривать парламент или собирать налоги? К тому же, присваивая имущество Филиппа, Елизавета достигает сразу двух целей. Во-первых, уменьшает его запланированный доход, внося таким образом некоторую сумятицу в работу правительства. Во-вторых, и это еще важнее, подрывает его кредиты в финансовом мире. Антверпенские банкиры теперь уже не могут быть уверены, что суда с драгоценностями из Перу благополучно достигнут Севильи, — их запросто могут перехватить англичане. Стало быть, им для компенсации риска придется повышать проценты на ссуды испанской короне, но даже при этом в долг они будут давать не так охотно, как прежде. А подрыв кредитов означает подрыв военных возможностей, и Елизавета лишь злорадно потирала руки, представляя себе бессильную ярость Мендосы здесь, в Лондоне, и Филиппа там, в далеком Эскориале. Перспектива войны отодвигалась.

Вначале, когда французы только прибыли, Мендоса уверился, что государственные дела интересуют Елизавету в последнюю очередь. Оставив брачные переговоры на долю советников, она целиком погрузилась в дела ритуальные: как проводить рыцарские турниры, где устроить бал, как одеть гостей. Елизавете очень хотелось, чтобы ее придворные не ударили лицом в грязь перед законодателями моды — французами. Наиболее экономным способом достичь этого было уменьшить цены на одежду, и Елизавета распорядилась продавать бархат и шелка на двадцать пять процентов дешевле обычного.