Эллины (Под небом Эллады. Поход Александра)
Шрифт:
На площадке Ликабетта, посредине которой возвышалось небольшое древнее капище, посвящённое Зевсу, столпилось теперь множество народа. Со всех концов гористой части Аттики, из всех сёл и деревень сошлись здесь местные жители, чтобы в радостном общем пире, в котором могли в этот день участвовать даже женщины и дети, отпраздновать Сельские дионисии, весёлый праздник первой пробы вина от последнего виноградного сбора. И все стеклись сюда вскоре после полудня: и млад и стар, мужчины, женщины, девушки, юноши, дети, слуги, рабы и рабыни. Внизу, у подножия горы, тёмной массой раскинулся целый стан различных громоздких повозок, в которые были впряжены огромные волы и где вздымались целые горы козьих мехов с вином и корзин с плодами
На той стороне площадки, которая примыкала к Обрывистой, крутой стене верхнего зубца Ликабетта, разместились на деревянных подмостках четыре флейтиста. На небольшом алтаре из грубо обточенных камней дымились части только что закланного жертвенного козла. Толпа поселян, в праздничных одеждах и виноградных венках, скучилась вокруг жертвенника и внимательно следила, как в тихом, неподвижном воздухе дым прямой тёмной лентой вздымался к небу. В то же время несколько рабов втащили на вершину горы пару больших воловьих мехов, наполненных вином и вымазанных со всех сторон Маслом. Большие камни были положены по бокам этих мешков, чтобы не дать им скатиться вниз с Площадки.
Вот с лёгким треском догорели последние кости жертвенного козла. Старый-престарый поселянин полил дотлевшие на алтаре уголья вином из чаши и прочёл краткую благодарственную молитву Дионису-Вакху благосклонно принявшему жертву присутствующих. Не успели замолкнуть последние слова молитвы, как флейтисты грянули весёлую песню в честь бога. В то же мгновение на подмостках появились две странные фигуры людей, одетых в козлиные шкуры, с длинными хвостами и большими посохами, обвитыми виноградными листьями. Толпа крестьян хлынула к подмосткам и замерла в созерцании священной пляски проезжих скоморохов в честь Диониса-Вакха. Нельзя сказать, чтобы движения танцующих были изящны. Когда же они запели гимн богу, женщины и девушки поспешили покинуть толпу, увлекая за собой детей, которым плоские, неприличные шутки скоморохов не могли быть полезны. Оставшиеся же у подмостков мужчины и юноши громкими криками выражали актёрам своё одобрение...
На лужайке в стороне от этой толпы, там, где лежали большие, вымазанные маслом мехи с вином, собралась кучка молодёжи. Несколько маленьких мальчиков, в одних коротеньких рубашонках без рукавов, с радостным криком сновало взад и вперёд, готовясь принять деятельное участие в состязании. Нужно было вскочить на скользкий полукруглый, гладкий мех и проскакать на нём взад и вперёд на одной ножке. Асклепиад и Никанор вертелись тут же, видимо, сгорая от желания попытать свои силы в захватывающем душу состязании. Поодаль двое других мальчиков с ловкостью заправских акробатов ходило на руках, вниз головой, а несколько сверстников их тут же катились колесом.
В играх, которые начались теперь под звуки всё того же примитивного оркестра флейтистов, приняли живейшее участие даже взрослые: несколько эфебов тщетно пытались, при всеобщем смехе окружающих, пройти по намазанным маслом мехам. Группа молодёжи затеяла игру в жмурки, в которой приняли участие также Писистрат и Ио.
Между тем ночь быстро стала спускаться на землю. Огненный диск солнца уже успел погрузиться на дальнем западе, за синими холмами, в глубокое море, и последние розовые облачка расплывались перед напором тёмных ночных туч. Игры молодёжи на площадке Ликабетта окончились, и подмостки, на которых днём давали своё незатейливое представление странствующие актёры, превратились в ряд столов, за которыми, при свете огромных смоляных факелов, теперь пировали участники празднества Сельских дионисий. Семьи Гиппия и Гиппократа занимали отдельный стол.
Когда, после
В ту же минуту старик Гиппократ подал Ио веретено, а Левкотея Писистрату маленький сноп пшеницы. Обвязав каждый из этих предметов своей прядью волос, молодые люди, при пении гимна Гименею, возложили этот символ своего обручения на алтарь всемогущего Зевса, свидетеля их будущего брачного союза. Гиппий же ещё раз вложил руку Ио в руку Писистрата и громогласно воскликнул:
— Отдаю тебе дочь свою, дабы ты дал государству законнорождённых граждан!
Тем временем толпа на площади перед капищем начала оживлённую пляску. С криками «Эвоэ! Эвоэ! Вакх благодатный!» закружились танцующие под звуки разошедшихся флейтистов. В среде участников Пляски, однако, не было в тот вечер жениха и невесты: пока наверху, на площадке Ликабетта, шло шумное веселье, они незаметно спустились вниз к домику или, вернее, к его тёмному, густому саду, где сели, крепко обнявшись, под тем развесистым вязом, который уж столько раз слышал их страстные клятвы в вечной Любви.
На следующую ночь по тёмным улицам Афин продвигалось свадебное шествие. Впереди с громкими песнями шла толпа юношей — товарищей и сверстников Писистрата, с горящими факелами в руках. Тут же несколько человек под звуки флейт плясало свадебный танец. Между Гиппием и Гиппократом, разодетыми в наилучшие и совершенно новые, светлые одежды, выступал жених, на голове которого покоился большой венок из роз и мака вперемежку с миртами. За ним следовала толпа девушек, подруг невесты, с гирляндами через плечо. Дальше мерно выступала маленькая девочка, державшая в руках решето и амфору, символы хозяйственности молодой. Непосредственно за ней шествовала пара совершенно белых иолов с вызолоченными рогами, запряжённых в высокую, украшенную зеленью колесницу, на которой в богатейшем наряде, с маковым и миртовым венком на Голове и вся украшенная ценными золотыми ожерельями и запястьями, восседала, рядом с Левкотеей, зардевшаяся от счастья Ио.
Весёлое шествие замыкалось толпой гостей и кучкой рабов, нёсших в руках огромные смоляные факелы, которыми они усердно освещали дальний и не везде лёгкий путь. Звуки флейт и весёлые песни Юношей привлекли на улицу массу любопытных, часть Которых с песнями примкнула к свадебному кортежу. Женщины, с особенной быстротой выскочившие при Первых звуках флейт на улицу, ещё долго продолжали стоять на порогах домов своих, провожая глазами свадебное шествие, даже тогда, когда последние факелоносцы успели завернуть за угол соседней улицы и скрыться из вида.
Между тем кортеж успел миновать Пникс и приближался к дому Гиппократа. Уже издали дом этот можно было узнать по тем двум огромным кострам, которые были разложены у входа, и по гирляндам, обильно украшавшим главную дверь жилища. На пороге стояла высокая старуха, мать Писистрата, благородная Левкиппа, оставшаяся в Афинах, чтобы приготовиться к свадебному пиру и достойно принять новобрачных. Рядом с ней, с небольшими корзинами, наполненными плодами, одетые в праздничные одежды, видимо сгорая от нетерпения, стояли оба брата невесты, Никанор и Асклепиад. Нечего и говорить, что по всей улице и особенно вблизи самого жилища Гиппократа, толпилось огромное множество народа, преимущественно соседей и добрых знакомых Писистрата.