Елтышевы
Шрифт:
Валя все больше становилась похожа на своих медведеподобных сестер – полнела, крупнела, грубела. Волосы красить бросила, и постепенно из золотистых они превратились в серые. На лице появились буроватые пятна («Это пигменты, – объясняла, – они у всех при беременности»). Артема к ней не тянуло…
Он слушал старые песенки из магнитофона и думал: «А что дальше? Дальше – роды, осень, холод. Крик, пеленки…» Никогда не оказывался рядом с новорожденными, не замечал, что они вообще существуют на свете. Нет, было однажды – однажды оказался. Зашел в автобус. Было ему тогда лет двадцать, только-только из армии вернулся и, как большинство дембелей,
Теперь этот случай вспоминался чаще и чаще. И вот так же будет орать скоро его ребенок – все дети орут, – и на этот раз никуда не сбежишь. Не выскочишь. Это уже не автобус, где ты простой пассажир.
В конце августа с Саян подул ветер. Сначала приятный, освежающий, а через день-другой все более холодный, пронизывающий. Та кромка неба, откуда дуло, почернела. Люди захлопотали, стали срывать крупные помидоры, выдергивать лук, чеснок, некоторые копали картошку, надеясь до дождей просушить и спустить в подполы.
Первые груды туч проходили дальше, лишь грозя обрушить на деревню струи ледяной воды, но воздух набирался зябкой, едкой сырости. И как только ветер ослаб, начался дождь. Коротко – бурный, почти грозовой, а затем, на многие сутки, мелкий, редкий, казалось бы, готовый вот-вот прекратиться, но не прекращающийся.
Артем маялся во времянке, как в тюремной камере. Включал дребезжащий обогреватель, дожидался, пока он слегка оживит воздух, и выключал. Долго слушать дребезжание и треск было невыносимо. Заворачивался в тяжелое одеяло, дремал под ленивое постукивание капель о дерево, железо, стекло… В городе дождь был другим – от него легко было спрятаться, забыть, что он есть. А здесь, даже если уши заткнуть, зажмуриться накрепко, все равно спрятаться не удавалось – дождем был пропитан воздух даже в теплой избе, волей-неволей представлялось, как влага точит доски, бревна, разъедает железо, шифер, бетон… Наверняка в подпол у родителей вода протекает. Вот и построили за лето дом – подпол и часть фундамента. Если такими темпами дальше, то лет через пять до крыши дойдут. А подпол обвалится…
Вдобавок к невеселым мыслям и томительному безделью у Артема – продуло, что ли, – заболел зуб. Сначала он просто почувствовался, что он есть, один из многих других в верхней челюсти, потом заныл, потом уже заболел по-настоящему, ни на секунду не давая покоя. Боль перекинулась и на соседние зубы.
Артем не выдержал, зашел в дом, попросил анальгина. Анальгина не оказалось, теща развела соду в теплой воде, велела полоскать. Полоскание не помогло, наоборот, боль стала стреляющей, в десне словно бы трещало, лопалось…
– Ох, да что делать-то?! – досадливо вопрошала теща, перебирая лекарства в жестяной банке из-под печенья. – Говорят, йодом надо смазывать. На ватку – и туда ее…
Валя сидела в единственном в доме кресле, выпятив живот, смотрела на Артема так, будто он пустяками морочит всем головы.
– Ну, давайте этот, – захлебываясь горьковатой слюной, сказал Артем, – йод.
Через полчаса безуспешных попыток унять боль он направился к родителям. Решил попросить денег на автобус, чтоб ехать
Еще не войдя, лишь открыв дверь, уловил запах водки. В последнее время, когда бывал здесь, часто заставал отца сидящим за бутылкой.
Сегодня вместе с отцом сидел и Юрка. Бабка Татьяна наблюдала за ними из своего угла. Мать смотрела телевизор в комнате.
– А-а, – покривил отец губы, – здорово. Что, опять за финансами?
После того разговора на берегу, предложения идти работать в милицию, которое Артем не поддержал; после того, как он объявил, что не может собирать ягоду, отец стал относиться к нему с откровенным презрением. Не кипятился, как раньше, но и не пытался помочь, не делился больше своими планами, не предлагал строить дом. Кажется, видел в нем теперь лишь бесполезный груз жизни, который и бросить невозможно, но и тащить дальше нет никакого смысла, а лучше остановиться, прислониться с грузом к какой-нибудь опоре… Может, в водке (в спирте, точнее) он нашел теперь опору. И это Артема и задевало, и пугало. Словно его окончательно сбросили со счетов.
– Зуб сильно болит, – жалобно сказал он, не решаясь разуться, пройти к столу; мялся в пороге. – Всё перепробовали…
Из комнаты вышла мать:
– Что случилось?
– Да зуб болит, – еще более жалобно повторил Артем и потер скулу, – к стоматологу надо.
– А содой полоскал?
– Угу…
– Водкой надо пополоскать, – посоветовал Юрка то ли в шутку, то ли всерьез, – водка от всего…
– Боль салом снимают, – скрипнула бабка Татьяна.
– А?
– Сало надо на зуб положить. Это, Артема, сними там в чулане мешок.
…Древний солдатский сидор висел на крюке под потолком. В нем, как драгоценность, хранилось бабкино соленое сало. Лишь по праздникам или при болезни бабка Татьяна доставала кусочек.
И сейчас все в торжественном молчании наблюдали, как она перебирает обернутые в белые тряпочки бруски, разворачивает, оглядывает. Сало, правда, было неаппетитное – сухое, с рыжеватым, будто ржавчина, налетом, в кристалликах соли…
– От этого вот отрежь, – подала Артему один из брусков, – водой тепленькой окати и положь на зуб.
Артем исполнил, не очень-то веря в действенность сала. Присел на табуретку. Стал ждать.
– А нам, теть Тань, выделишь по кусочку? – попросил Юрка. – Спиртович сальцо любит. Надоело уже хлебом заедать.
– Да уж берите, – она положила на стол самый маленький брусок, – за урожай выпейте. Хороший нынче год. И грузди, и ягода, и картошки обещается…
Боль только усилилась. «Ну дак, – скрючился, закачался Артем, – бред солью лечить. От соли хуже только. Она же разъедает…» Он нетерпеливо тер языком пластик сала по зубу, десне, покусывал его, посасывал. Хотелось выплюнуть и снова начать проситься в город, к стоматологу. «А как там? – останавливали вопросы. – В какую поликлинику? Где там деревенских лечат?»
– Да-а, урожай, – горько вздохнул отец. – Два месяца почти на собирательство убили, а что заработали? Не стоит овчинка выделки.
– Почему не стоит-то? – удивился Юрка. – Хоть деньги пощупали.
– Какие это деньги – сто рублей. Пошел в магазин и непонятно на что потратил.
– Ну, эт понятно… Давай, Николай Михалыч, чтоб денег столько было, чтоб не считать.
– Эх-х…
– Как, Тема, – подошла мать, – лучше?
Он поморщился.
– Может, телевизор посмотреть хочешь? Только что-то сильно рябит, из-за дождя, что ли…