Эльва

Лукьянов Олег Валерьевич

Балаут не знал, куда деться, его взгляд вновь и вновь натыкался на зад рыжей баронессы, и, будто в поисках спасения, лорд то и дело оглядывался на стеснительное выражение лица Анивэй, но, видимо, это помогало мало. Лицо же юного Сака пылало до кончиков ушей, а старый менестрель тихо ворчал себе под нос. Я прислушался.

— …и какой извращенец ввел такую дурацкую моду для ведьм?

В общем, день я провел почти неплохо: изредка, когда никто не видел, посмеивался, иногда, когда на меня, а точнее, на мое деревенское поведение катили бочку, делал вид, что раскаиваюсь,

но большую часть времени проводил, обсуждая во внутреннем диалоге, какая же эта рыжая — кхе-кхе! — женщина легкого поведения. Я отдавал себе отчет, что готов поразвлечься с ней денек. Ну а что такого? Мужик я или погулять вышел?..

Через какое-то время игра «смотри, какая я красивая и фигуристая» баронессе надоела, и она принялась работать языком. Пока наша маленькая компания шла по трясине, рыжая несла полную чушь и ахинею, начиная от последних сплетен ее баронства и заканчивая идиотскими шуточками и еще более идиотскими россказнями, как и над кем она шутила и изгалялась. Причем демонстрировала стерва это, что называется, в лицах: корчила обезьянью физиономию, когда изображала того несчастного, волей судьбы вынужденного составить ей компанию, и надменное личико, когда рассказывала, с каким поведением и тоном она к нему обращалась.

Я подумал, что неплохо где-нибудь найти скотч, прежде чем прыгать к ней в постель. Иначе она убьет меня бредотерапией раньше, чем начнем развлекаться.

По-видимому, поняв, что улыбки окружающих излишне натянуты, леди пришла в ярость и перестала молоть языком. Но благодарить бога я поспешил — теперь она цеплялась ко всему, что, по ее мнению, было неправильным. Начала она с юного Сака:

— Чего ты пялишься на мои ноги, прохиндей?! Как ты смеешь оскорблять меня взглядом своих масляных глазок?

Залепив пощечину опешившему мальчишке, она на время успокоилась, но потом, улучив момент, когда Балаут отвернулся, схватила Анивэй за волосы и приложила губы к ее уху. Что она ей сказала, я не слышал, но, наверное, что-нибудь в духе: «Эта добыча моя». Когда менестрель попытался ее образумить, рыжая шикнула на него как разъяренная кошка, и тот покорно втянул голову в плечи.

Я заметил, что стервочка несколько раз поглядывала на меня в раздумье, но, видимо, слой общества, к которому я относился, по ее мнению, и мой внешний вид (с ног до головы в засохшей грязи и тине) служил мне надежной защитой от ее нападок. «Пачкаться об холопа, фи!»

И вот баронесса решилась наконец переключиться на самого тупого и бесчувственного из нас — на Балаута. Как оказалось, это стало ее роковой ошибкой. Совершив пару маневров, повертев хвостиком, почирикав что-то на ушко лорду, она добилась его улыбки и игриво дала ему подзатыльник.

Балаут вскипел, схватил стерву за запястье, вывернул, притянул к себе и бросил в лицо:

— Слушай внимательно, потаскуха! Если ты еще раз меня ударишь, я выбью тебе все зубы и тебя не спасут никакие демоны. Поняла?

Испуганная леди кивнула и отвернулась, пряча от всех слезы. «Что, деточка, не ожидала такого? — порадовался я мысленно. — То-то же!»

Дуру было нисколько

не жаль, но и злорадствовать над слабоумными как-то не принято, поэтому я стал размышлять о своем, космическом: «Как там, интересно, поживает инспектор? Надеюсь, он ничего не сделал с моей Эльвой?..»

Потом космическая тема сменилась средневековой: «Какие, однако, доверчивые здесь люди. Сидят себе у костерка в центре болот, тут подходит крестьянин, и они, как-то не особо интересуясь, откуда он тут взялся, верят ему на слово. Да и почему бы в болотах не быть деревне? Охотничья, собирательная или торфокопательная (если такая профессия в этом мире есть) — жить вполне можно. А ведь я лицом явно не вышел для сходства с местными крестьянами, к тому же прокололся и заиграл на незнакомом инструменте, будто оканчивал консерваторию. И опять вроде бы все поверили в сооруженную наспех легенду…»

Рыжая пришла в себя ближе к вечеру, когда мы наконец вышли из этих проклятых болот, и навстречу ей бросилось животное, весьма напоминающее черного скакуна. Правда, острые зубы, человеческие глаза, да и поведение скорее говорили о том, что это еще один демон.

Вскочив на него, Лейа гордо выпрямилась и, будто дружелюбно посматривая на всех сверху, красиво улыбнулась. На самом деле я кожей чувствовал ее затаенную обиду. И что-то подсказывало, что, если та крепость, к которой мы приближались, является ее владением, то туда заходить не стоит. Мстительная тварь наверняка прикажет гарнизону схватить Балаута, ну и нас, остальных, как свидетелей ее позора.

На дороге средь бела дня вдруг возникли тени. Группа всадников, похожих на черных рыцарей на тяжелых боевых лошадях, выехала из засады и перегородила нам путь. Вперед, навстречу Балауту выдвинулась фигура в серой рясе с клобуком на голове. На груди — цепь с круглой золотой бляхой, на которой выбит непонятный знак. Человек в капюшоне заговорил, не поднимая головы:

— Лорд Балаут, именем Ануида и консулата, приказываю оказать содействие в поимке мерзкой ведьмы, присутствующей в твоем отряде.

— Ведьмы?! — опешил Балаут. — С каких это пор ведьмы вне закона божьего?

— С тех самых пор, сын мой, как закончилась война с эльвиями. Их бесчинства и грязные пороки терпели, покуда они были полезны. Теперь же, указом консулата, все ведьмы должны быть пойманы и преданы суду, который решит, достойны ли они права смерти без пролития крови.

Лейа побледнела, вцепилась пальцами в гриву коня-демона, оглянулась в поисках пути спасения, но и впереди, и сзади уже стояли наготове черные рыцари.

— Святой отец, — качая головой, произнес Балаут, — в других обстоятельствах я бы первый набросился на ведьму. Но она в моем отряде, и честь не позволит мне предать ее. Я не стану помогать вам. Более того, я воспротивлюсь любым попыткам ее схватить.

— И вступишь с нами в бой? — рокочуще произнес монах, откидывая капюшон.

Под ним оказалась весьма уродливая голова: лысый череп, лицо в шрамах и глубоких рубцах, отрезанный нос, пустая глазница. Одинокий белесый глаз впился в лицо Балаута.