Эм + Эш. Книга 2
Шрифт:
— Да у вас вообще, гляжу, колпак поехал!
— Ну что ж, посмотрим.
— Я не понимаю… только потому что с Никой у нас не получилось, вы готовы разрушить столько чужих жизней?
— Ты уже причинил Нике боль. И сейчас хочешь окончательно её добить. Неужели ты думаешь, что какие-то чужие жизни значат для меня больше, чем она? Тогда ты просто идиот. Потому что если она будет несчастна, то я камня на камне не оставлю, но уничтожу всякого, кто посмел… кто виноват в её страданиях.
— Нет, это какой-то бред, — ошарашенно повторял, качая головой, Шаламов. — Люди постоянно встречаются и расходятся. Такое случается. Это жизнь. Как можно заставить кого-то
— Я тебе скажу так: заставить можно кого угодно делать что угодно. И плевать мне на других людей, моя Ника — не другие люди. Она у меня одна, единственная. И я сделаю всё, что в моих силах, чтобы оградить её от страданий. А если нет, то… я уже сказал, что будет тогда. Ты меня услышал, решение за тобой. И вот ещё что: о нашем разговоре не должен знать никто. Даже Ника. Иначе…
Но тут у него запиликал сотовый. Гайдамак крикнул в трубу: «Алло!» и, зажав её плечом, многозначительно показал Шаламову четыре скрещённых пальца. На тюрьму, что ли, намекал? Очень хотелось выставить в ответ один, средний и прямой, но Гайдамак отвернулся. Затем нахмурился, буркнул что-то малопонятное, поднялся с кресла и стремительно вышел из комнаты. Спустя несколько секунд хлопнула входная дверь.
Глава 23
После разговора с Гайдамаком сон у Шаламова как рукой сняло, хотя думал проваляться в постели как минимум сутки. Но какой уж тут сон, когда внутри всего колотило? Сначала он метался по квартире, не зная, что делать. Бесцельно рылся в шкафах, в надежде найти — что? Сам не знал. Выдул литра два крепчайшего кофе. Выкурил оставшиеся полпачки «Кэмела», что купил накануне. Потом в изнеможении опустился в кресло и, уронив голову, стиснул виски руками.
Сам себе твердил, что старый козёл его просто запугивает. Ну, не может такого быть, чтобы из-за несложившихся отношений кто-то взял и вот такой беспредел начал творить. Не совсем же он отмороженный. Но паника не отпускала — как себя ни уговаривай, на шутника и пустослова Гайдамак не похож. Внутри росло и крепло тяжёлое чувство, что этот вполне может. И даже наверняка что-нибудь сделает. Отомстит ему, навредив родителям и Эмилии. На деньги плевать, но представить отца за решёткой он не мог. А мать? Точно сляжет. Но самое главное Эм. О том, что кто-то посмеет её обидеть, даже подумать было страшно и невыносимо.
Что делать? Что же, чёрт возьми, делать?
Самому бы ему, психу старому, переломать ноги!
На отца Шаламов тоже злился, да так, что внутри всё клокотало. Если б не его вечные авантюры, он бы не оказался сейчас в таком чудовищном положении. На счёт махинаций Шаламов поверил Гайдамаку сразу, тут и сомнений не возникло. Хотя отец никогда не посвящал его в нюансы своего предприятия, но, чёрт возьми, они прожили бок о бок столько лет. Что он натуру его не знает? Тот ведь всегда и везде старался выкружить для себя максимум выгоды. Так что ясно как день — у отца рыльце ещё как в пушку…
Но, опять же, совершенно ясно, что отец со своими изворотами, в общем-то, тут ни при чём. И будь он кристально честным, Гайдамак всё равно нашёл бы куда давить и чем угрожать. Ну а Эм… если старик сделает что-нибудь Эм, он, наверное, его убьёт.
От передозировки кофеина или от взвинченных нервов, или от того и другого вместе сердце истерично трепыхалось и буквально выпрыгивало из груди. Должен же быть какой-то выход!
Зазвонил телефон, и от неожиданности Шаламов вздрогнул. Кому он мог понадобиться? Гайдамак ещё не всё сказал? Вероника решила объявиться? Или
— Ты как? Жив? — пробубнила трубка голосом Дёмина.
— Пока — да.
— Что-то, гляжу, твоё кайфовое настроение перестало быть кайфовым.
— Чего звонишь? По делу или соскучился?
— Да пошёл ты! А вообще, если вдруг оживёшь, то в выходные снова можно поработать.
— Угу, увидимся. — Шаламов повесил трубку и на долгий миг замер над телефоном в нерешительности. Что делать?
Не в силах больше усидеть на месте, он рванул к родителям. Отец тоже виноват. Да он кругом и виноват! Сперва нахимичил с лесом, ну или с чем там, потом зудел: «Назначьте скорее дату». Вот теперь пусть думает, что делать.
Превозмогая боль — а болело, всё: мышцы, суставы, каждая косточка, как будто накануне его пытали на дыбе, — Шаламов ковылял к родителям.
Несмотря на поздне-апрельскую жару, май удивлял на редкость прохладной погодой. Вот только ко Дню Победы смилостивился, выдав, как по заказу, солнце и двадцатиградусную теплынь. А начиная с десятого числа, небо снова затянуло хмарью, свистящий северный ветер задувал во все щели и прорехи, а ночами и вовсе примораживало. Люди шли навстречу озябшие, с красными носами и ушами, кутались в воротники и шарфы. Кому плевать на форс, опять достали шапки.
Шаламов же, хоть и налегке одетый в такой собачий холод, в три ручья обливался потом. У родительского подъезда остановился передохнуть — здесь предстояло восхождение на целых восемь крутых ступеней. И если ноги он ещё худо-бедно волочил, то поднять их, как оказалось, целое дело. Даже цепляясь за перила. В лифт он буквально ввалился и припал к стене спиной.
Дверь открыла мать в красном шёлковом халате, расшитом золотыми драконами и подвязанном плетённым шнуром с кисточками.
— Эдька, ты чего такой взмокший? Бегал, что ли?
— Угу. Где батя?
— С ума сошёл в такой холод! А отец задерживается. Звонил полчаса назад. Сказал… не помню, я не очень поняла. Вроде что-то на работе случилось, он там разбирается… Ты пока пойди покушай. Я борщ сварила и пирог с рыбой испекла. Сметана в холодильнике, хлеб на столе. А то я тут сериал смотрю… момент очень волнующий.
Мать ушла в гостиную и с головой погрузилась в кипучие бразильские страсти. Это даже хорошо — вести с ней сейчас непринуждённую беседу он бы просто не смог. Но плохо, что не было отца. Сколько его ещё ждать придётся? Чем себя пока занять? Он ведь так и свихнётся скоро. Есть тоже совершенно не хотелось. Визит Гайдамака начисто отбил о не только сон, но и аппетит.
Отец вернулся поздно и явно не в духе.
— День сегодня дурной, — сообщил он сыну. Потом посмотрел повнимательнее: — Ты как? Не заболел? Что-то выглядишь неважно.
— Поговорить надо. Очень срочно и очень серьёзно.
— Давай, я только поем, а то с обеда ни крошки…
— Да ты ешь-ешь, а я пока в двух словах изложу.
Шаламов затворил кухонную дверь и сел напротив отца, жадно уплетающего рыбный пирог. В двух словах рассказать про Эм и угрозы Гайдамака не получилось. Отец успел и несколько кусков пирога уплести, и большую тарелку борща выхлебать, но слушал при этом внимательно, живо реагируя мимикой на его слова. Он то поднимал брови и морщил лоб, то усмехался, то кивал, а то, наоборот, досадливо качал головой, но пока всё не съел и не выпил огромную, на пол-литра кружку чая, не проронил ни слова.