Эмблема предателя
Шрифт:
Резиденция Танненбаумов занимала последний этаж, квартиру из девяти комнат и более трехсот квадратных метров площадью, что по сравнению с домом в Соединенных Штатах, где они жили с братом, было просто смешно, но для Алисы это было совершенно другое измерение. Когда они уехали в 1914 году, она была ненамного старше, чем теперь Манфред, и смотрела на всё вокруг именно с этой позиции, словно стала короче на тридцать сантиметров.
– ...фройляйн?
– Простите, Дорис. Что вы сказали?
– Господин примет вас у себя в кабинете. У него был посетитель, но думаю, что он уже ушел.
Кто-то приближался по коридору - высокий и крепко сложенный мужчина
– Ах, дочка! Как хорошо, что ты здесь, - сказал Танненбаум, с заговорщическим видом глядя на своего спутника. Господин барон, позвольте представить вам мою дочь Алису, которая только что прибыла вместе с братом из Америки. Алиса, это барон фон Шрёдер.
– Очень приятно, - холодно сказала Алиса. Она не сделала вежливого реверанса, что при встрече с представителем дворянского сословия было почти обязательным. Ей не понравилось высокомерие барона.
– Красивая девушка. Хотя боюсь, что она приобрела американские манеры.
Танненбаум возмущенно поглядел на дочь.
Девушка с жалостью отметила, что за эти пять лет отец почти не изменился. Приземистый, коротконогий, с зализанными назад волосами. А его поведение с другими было всё таким же властным и строгим.
– Не представляете, как я об этом сожалею. Ее мать умерла молодой, а у девочки не было возможности выйти в общество, ну вы понимаете. Если бы она снова могла контактировать со сверстниками, хорошо образованными...
Барон покорно вздохнул.
– Почему бы вам с дочерью не зайти к нам во вторник часам к шести? Мы отмечаем день рождения моего сына Юргена.
Судя по тому, как они с отцом переглянулись, у Алисы создалось впечатление, что всё это было подготовлено заранее.
– Конечно, ваша светлость. С вашей стороны так любезно нас пригласить. Позвольте проводить вас до двери.
– Как ты могла быть такой невнимательной, дочка?
– Мне жаль, папа.
Они сидели в его кабинете - хорошо освещенной комнате с полками на стене, их Танненбаум заполнил книгами, которые покупал метрами, выбирая по цвету обложек.
– Тебе жаль. Сожалениями дело не поправишь, Алиса. Хочу, чтобы ты знала, что я веду с бароном фон Шрёдером очень важные дела.
– Сталь и металлы?
– спросила она, прибегнув к старому трюку матери - выказать интерес к бизнесу Йозефа во время очередной ссоры. Если он начинал говорить о деньгах, то это могло длиться часами, а потом он уже не вспоминал, что был зол. Но на сей раз не сработало.
– Нет, недвижимость. Недвижимость... и кое-что другое. В свое время узнаешь. В общем, я надеюсь, что ты наденешь на вечеринку красивое платье.
– Папа, я только что приехала и не особо хочу идти на вечеринку, где ни с кем не знакома.
– Не особо хочешь? Это вечеринка в доме барона фон Шрёдера, боже ты мой!
При этих словах Алиса подскочила. Правоверные евреи обычно не упоминают бога всуе. И тогда она вспомнила одну деталь, мимо которой прошла у входа. У двери не было мезузы [6] . Она удивленно посмотрела вокруг и увидела висящее на стене, рядом с портретом матери, распятие. Алиса просто онемела от удивления. Она была не особенно религиозна, находясь
6
Мезуза - (ивр. , букв.
– дверной косяк) — прикрепляемый к внешнему косяку двери в еврейском доме свиток пергамента из кожи ритуально чистого (кошерного) животного, содержащий часть текста молитвы Шма. Пергамент сворачивается и помещается в специальный футляр, в котором затем и прикрепляется к дверному косяку жилого помещения.
Йозеф уловил направление ее взгляда и ради приличия на несколько секунд изобразил смущение.
– Такие нынче времена, Алиса. Трудно вести дела с христианами, если ты сам не из них.
– Так было и раньше, папа. И думаю, дела шли вполне неплохо, - сказала Алиса, показывая на окружающую обстановку.
– В твое отсутствие для нас всё усложнилось. А станет еще хуже, вот увидишь.
– Настолько, чтобы от всего отречься? Поменять религию ради... денег?
– Дело не в деньгах, нахальная девица!
– заявил Танненбаум, отбросив смущенный тон и стукнув кулаком по столу.
– Человек моего положения несет определенную ответственность. Знаешь, сколько рабочих на моем попечении? Неблагодарные идиоты, вступили в смехотворные коммунистические профсоюзы и думают, что Москва - это рай какой-то! Мне каждый день приходится выкручиваться, чтобы выплачивать им жалование, а они только и знают, что жалуются. Так что впредь даже не вздумай обвинять меня в том, что я делаю ради того, чтобы у вас была крыша над головой.
Алиса глубоко вздохнула и в очередной раз показала свой самый большой изъян: высказать свои мысли в самый неподходящий момент.
– В этом можешь быть спокоен, папа. Я собираюсь как можно скорее уехать. Хочу вернуться в Америку и устроить жизнь там.
При этих словах лицо Танненбаума стало алого цвета. Он поднес к носу Алисы толстый палец и яростно им затряс.
– Даже думать об этом забудь, ясно тебе? Ты пойдешь на вечеринку и будешь вести себя как воспитанная девушка, понятно? У меня есть на тебя планы, и никакие капризы избалованной девицы меня с пути не собьют.
– Ненавижу тебя, - произнесла Алиса, уставившись на отца.
Тот не убрал палец.
– Это меня не волнует, пока будешь делать, что велено.
Со слезами на глазах девушка выбежала из кабинета.
Это мы еще посмотрим, о да, еще посмотрим.
3
– Ты спишь?
Илзе Райнер заворочалась на кровати.
– Теперь уже нет. Чего тебе, Пауль?
– Хочу узнать, что мы будем делать.
– Сейчас половина двенадцатого ночи. Почему бы тебе не поспать?
– Я говорю про будущее.
– Будущее, - повторила его мать, словно выплюнула это слово.
– Я хочу сказать, ведь ты же не обязана здесь работать, в доме тети Брунхильды, правда, мама?
– В будущем ты пойдешь в университет, который как раз находится за углом, и будешь возвращаться домой, поесть вкуснятины, которую я тебе приготовлю. А теперь спокойной ночи.
– Это не наш дом.
– Мы здесь живем, работаем и благодарим за это небеса.
– Как будто есть за что...
– пробормотал Пауль.