Емельян Пугачев (Книга 3)
Шрифт:
– Сия овчинка, сдается мне, стоит выделки… Одеваться и – тотчас карету!
Вбежал негритенок в красном жупане, принялся одевать князя, а Долгополов с камердинером удалились.
Тройка орловских рысаков летела по гладкой дороге быстро. Долгополов был удостоен сидёть в карете рядом с князем.
– На сей случай ты не казак, а мой гость, – простодушно говорил Орлов. – Только не могу в толк взять: ведь есаул Перфильев, помнится, еще зимой был откомандирован братом
– Ах, ваша светлость! – воскликнул Долгополов, закатывая под лоб узенькие глазки. – Раз Перфильев Пугачёву в руки попал, нешто злодей отпустит его от себя живым? Ведь и я-то убегом здесь, скрадом. Пугачёву сказали, что я в сраженьи под Осой убит. Конешно, Перфильев прикинулся злодею преданным и начал по малости казаков щупать. На поверку вышло, что многие казаки Емельку-то за истинного государя принимали. Вот только ныне господь посетил их просветлением ума…
А вот и Царское Село, в нем Долгополов по своим коммерческим делам много раз бывал.
Погода пасмурная. Семь часов утра. Парадные и жилые апартаменты помещались во втором, верхнем этаже дворца. Екатерина занималась в кабинете. Возле дверей стояли на карауле два гренадера с ружьями и какой-то господин в кафтане с золотыми галунами. Князь, оставив Долгополова за дверями, прошел к императрице. Екатерина с растерянной улыбкой и некоторым удивлением поднялась ему навстречу. Орлов поцеловал её руку, перехватил и поцеловал левую, затем снова правую, затем, задерживая её руки в широких своих ладонях и вздохнув, сказал:
– Давно не видал тебя… Вот и морщинки появились. Счастлива ли ты?
– А что есть счастье? – вопросом уклончиво ответила Екатерина, вскинув в лицо бывшего любимца свои загрустившие глаза и тотчас опустив их. – С чем пожаловал такую рань? Что за экстра? Уж не в Гатчину ли свою на охоту едешь да по пути завернул?
– На охоту, матушка… Да еще на какую охоту-то. Зверь крупный! На-ка прочти, – и Орлов протянул Екатерине письмо ржевского мошенника.
Внимательно прочитав письмо, Екатерина сразу оживилась, в её глазах блеснули огоньки. Взволнованная, она понюхала из хрустального флакончика какого-то снадобья, села в кресло, оправила стального цвета широкую робу, сказала Орлову:
– Где делегат? Пожалуй, покличь его, Григорий Григорьич.
Долгополов вошел в царские покои без всякого смущения, как в свою собственную спальню. Приблизившись к императрице, он бросил к её ногам шапку, опустился на колени, крестообразно сложил руки на груди и уставился на царицу, как на икону в церкви.
– Встань, казак, – сказала Екатерина и милостиво протянула ему для лобзанья руку.
– Ваше величество! – восклицает Долгополов, прикладываясь горячими губами к женской ручке. – Светозарная повелительница великой империи Российской, идеже и солнце не захождает… Припадаем челом к священным стопам твоим все триста двадцать четыре яицких казака, что уловил в свои богомерзкие сети враг человечества Емельян Пугачёв, а ему же убо плеть – плеть, а ему же убо страх – страх, а ему же убо смерть – смерть…
Тертый калач Остафий Долгополов, в бытность свою человеком состоятельным, научился «точить лясы» со всяким:
– Давно ли ты, Остафий Трифонов, у господина Пугачёва в услужении, когда ты верность данной нам присяги нарушил? – спросила государыня.
– Винюсь, матушка, ваше величество! Все мы винимся, все мы горьким плачем обливаемся. Нечистая сила околдовала нас, темных, в сентябре прошедшего года…
– Стало быть, вы Емельяна Пугачёва за покойного императора Петра Федорыча приняли?
– За него, ваше величество, за него. Винимся!
– Стало, вы против меня шли, угрожали спокойствию империи?
Долгополов, закатив глаза под лоб и прикидываясь простоватым казаком, с жаром воскликнул:
– Против тебя шли, ваше величество, как есть против тебя. Винимся!
– Значит, вы, казаки, мною недовольны были?
– Довольны, матушка! Выше головы довольны… А это лукавый сомустил нас, сатана с хвостом.
– Нет, казак, ты не правду говоришь, – возразила Екатерина. – Среди яицкого казачества еще допреждь того было недовольство и крамольное возмущение.
– Было, было недовольство, ваше величество!.. Рыбку от казаков старшины отобрали. Мы о рыбке в цыдуле пишем…
– Я казакам всегда мирволила, и донецким, и яицким. И впредь будет так же. Обещаю вам, казаки, и рыбу, и льготы всякие. Только скорей кончайте…
Екатерина задала казаку еще несколько вопросов: где Пугачёв, сколько у него народу, каков состав его армии, нет ли среди его сброда иностранцев каких или пленных турок?
Долгополов, с развязностью отвечая, врал. Екатерина к его словам относилась настороженно. Наконец спросила:
– А как ты мог в своей казачьей сряде проехать чрез Москву? Ведь она заперта крепким караулом со всех сторон.
Долгополов, жестикулируя и закатывая глаза, ответил:
– Ежели вы, ваше императорское величество, пожелали бы, то я проведу чрез оную Москву десять тысяч человек. И никто о том не прочухает. А я пробрался чрез первопрестольную столицу тако. Верст за пять до Москвы я примостился к едущим на базар подводам с сеном да дровами. У заставы – ах, думаю, господи, благослови, да и пошагал живчиком мимо часового. Часовой хвать меня за леву полу: «Стой, куда чувырло, прешь?! Есть ли письменный вид?» А я ему бесстрашно ответствую: «Господин служивый, письменный вид у меня – это верно – был от старосты казенного селения, да верст за десять отсюдова вот из этого кармана в дыру выпал, да и другое кое-что потерял по мелочишке». Солдат засунул в левый карман руку, там, верно, дырища, опосля того он съездил меня кулаком по загривку столь добропорядочно, что я, грешный человек, едва с ног не слетел, да щучкой-щучкой через заставу-то и проскользнул. Солдат с народом захохотали, а я вприпрыжку – дуй, не стой – вдоль по улице. Вот, ваше величество, каким побытом пробрался я в город Москву.