Емельян Пугачев (Книга 3)
Шрифт:
Едва успел майор Скрипицын осмотреться и принять общее командование, как к пригороду подступил сам Пугачёв. Он расположился станом в трех верстах от Осы и послал в крепость приказ: «Сдавайтесь на милость». Ответа он не получил и велел расседлывать коней, идти на штурм.
Пригород Оса имел тесную крепостцу: вал, деревянные стены с башнями, за стенами жались друг к другу Успенская церковь, канцелярия, воеводский дом и склады.
Дозорные увидели движение в стане Пугачёвцев. В пригороде поднялся переполох: женщины, старики, чиновный люд ломились в крепость спасать животы свои. Майор Скрипицын,
Пугачёв наблюдал штурм издалека. У него только три пушки, одну пушку разорвало. Он не хотел зря терять людей, приказал дать отбой, чтоб назавтра увеличить штурмующие силы и сразу раздавить Осу.
Яицкие казаки кучкою гарцевали вокруг крепости, кричали:
– Сдавайтесь, сдавайтесь! С нами сам батюшка Петр Федорыч…
Пугачёв со старшинами ехал берегом Камы, хозяйским глазом осматривал течение реки, выбирал место для переправы войск, чтобы в скором времени двинуться дальше, к Казани. Дорога плоха, шла нагорным лесистым берегом, в логах она спускалась в мочажины, мосты через речушки ветхи.
– Наумыч, – обратился Пугачёв к ехавшему рядом колченогому атаману Белобородову. – Пошли ты по деревням, пущай мужики день и ночь мосты ладят, в топях гати мостят, дороги ровнят.
Возле деревни Пристаничной, пониже острова, ватага рыбаков бродила у берега с сетью. Увидав на горе всадников, рыбаки приостановились, защищаясь ладонями от солнца, задрали вверх бороды.
– Здорово, детушки! – крикнул Пугачёв и стал со свитой спускаться к воде: с откоса посыпался песок и галька. – Ну, как рыба, ловится?
Голоногие, без порток, рыбаки, спешно подтянув сеть, вылезли на берег, подолы посконных рубах у них взмокли. Дед прищурил на гостей белесые глаза, сказал:
– Рыба ничего, рыбы довольно живет в нашей реке. А вы кто такие?
Белобородов, улыбаясь глазами, пробасил:
– Нешто не видишь, старый хрен? Вот – государь наш, – и кивнул головой на Пугачёва.
Государь был в обшитом позументами шелковом бешмете, в высокой мерлушковой шапке, за зеленым кушаком у него два пистолета, вдоль бедра сабля, в руке подзорная труба. Черный рослый конь плясал под ним. Разинув рты, вся ватага бросилась, как встрепанная, надевать портки. Приведя себя в порядок, народ повалился в ноги Пугачёву:
– Встаньте, детушки, не страшитесь: я защита ваша!
Четырехлеток Фомка, стоявший у куста в драной рубашонке, – в прореху большой синеватый пуп торчал – увидав, как мужики пали на колени, вдруг заорал блажью: «Ой! Ой! Ой!»
– Брось выть, пошто кричишь? – сказал Пугачёв. – Заедку, малец, хочешь? Скусная заедка… Держи! – и бросил примолкшему Фомке розовый пряник.
– Кланяйся, сукин сын, – строжились повеселевшие крестьяне. – Скажи: спасибо, надежа-осударь!
– Па-а-си-бо, – хрипло протянул Фомка и, тоже повеселев, принялся грызть подарок.
– Пошто, пузан,
– Спужа-а-а-лся, – пыхтел, усердно жуя, Фомка. – Думал: ба-а-рин… мужиков драть бу-ди-и-шь…
Все засмеялись – всадники и рыбаки. А Фомка еще сильней запыхтел, из левой ноздри его выскочил пузырь.
– Откуда будете, крещеные? – спросил Пугачёв крестьян.
– Кои из Пристаничной, кои из Зубачевки, а вот мы с Назарием, два старика, государственные, твоей милости, крестьяне села Дубровы, уж прости нас, дураков, твое царское величество…
Пугачёв попросил крестьян указать удобное место переправы: два старика вскарабкались на запасных лошадей, и все двинулись вперед. Дорогой Пугачёв расспрашивал стариков про помещиков, про тяготы… А знают ли крестьяне, что он, великий царь, жалует их землей, и вольностью, и честью?
Старики радостно поддакивали, кивали головами, утирали кулаками слезы.
Обласканные, взволнованные, они наперебой рассказывали государю про свое житье-бытье. Народишко зашевелился в ихнем месте еще в прошлом году о Рождестве. Прикатил к ним напыхом отряд башкирцев, коней в пятьсот.
Набольший указ вычитал, что царь Петр Федорыч жив и стоит-де силою под Оренбургом. Мужики враз поверили, и набольший приказал слать выборных крестьян под Уфу, к графу Чернышеву, с объявлением о своей государю покорности.
– Как нам было сказано, мы так и повершили. А нынешним годом о масленице нагрянул к нам твоей царской милости атаман Носков с шайкой, и наказал он нам быть сторожкими от набегов казенных отрядов солдатских, велел расставить бекеты, караул держать. Опосля того наехал Федор Шмотин со своей шайкой, велел делать по селам заборы из жердья с двух сторон, чтобы солдатишкам препону положить. И был в его команде Воткинского завода мастеровой Тимофей, по прозвищу Коза…
– Знаю, знаю Козу. Изрядный мастер. Он при мне сейчас, – сказал Пугачёв, вздохнув при мысли о злой гибели механикуса.
– Во-во! – оживились старики. – Сделал тот человек деревянную пушку, не хуже чугунной. И краской выкрасил. А первого апреля, как сейчас помним, подошла к нашему селу казенная команда смуту прекращать: «Пли да пли!»
Тимофей Коза из деревянной пушки два раза и ахнул. С ружей палили, каменьем швырялись. Одначе команда казенная верх взяла, вломилась в село, многих наших порубила и село огню предала. Мы в бег ударились, а кой-кого заграбастали да в Казань на расправу увели… Вот, твое царское величество, как дела-то у нас вершились.
Пугачёв слушал со вниманием, то вздыхал, то покрикивал: «Ой, черти, ой, черти!» Потом сказал:
– Казань возьму, всем верным моим крестьянам, что в тюрьме маются, свободу дарую. А на место их, в тюрьму-то, врагов наших упрячу!
Место переправы выбрано было против Рождественского завода. Завод стоял на том берегу, за сосновым бором, попыхивал дымом и копотью.
– Белобородов! – крикнул Пугачёв и насупил брови. Тот быстро сдернул шапку с черной головы. – Скажи Дубровскому, пущай писчики экстренные приказы пишут моим именем, чтоб все деревни оповещены были: на сем месте плоты ладить, лодки да челны гуртовать, баржи гнать сюды со всех местов.