Емельян Пугачев. Книга 3
Шрифт:
— Да тебе и палкой-то не швырнуть… Куда тебе…
— Помилуй бог, швырну!
Суворов сбросил армяк, мундир, шляпу, засучил рукава белейшей ярославского полотна рубахи и, приказав подводе подыматься к церкви, остался с мальчишками. Смачно чавкая баранки, ребятишки шумливо принялись ставить рюхи, разбирать палки.
— Ты, дяденька, хватай вот эти палки-то, кои самые толстые. В них поп с дьячком играют. Да тебе, поди, и в рюхи-то не попасть, — сказал, скаля зубы, все тот же белобрысый,
— Молодец! Бойкай! — заулыбался Суворов, поплевал в ладони, взял самую толстую палку, отбежал к задней черте, сам себе скомандовал:
«Целься!» Прищурился: «Пли!» — да как ахнет.
Рюхи, словно черные галки, в разные стороны, аж завыли… Вот так саданул! Парнишки рты разинули.
— Хох ты… — прохрипел с восхищением рыжий карапуз.
А другой, беспортошный, в мамкиной кофте с длинными рукавами, сюсюкал:
— Сильна-а-й… Си-и-ль-на-ай ты…
Тут подошел к Суворову слуга с тюрючком, сказал:
— Ваше превосходительство, не отведаете ли курочки?
А мальчонка смахнул к затылку спустившийся на глаза картуз и говорит:
— Нет, ты не енерал.
— А кто же я?
— Ты… солдат. Нешто енералы играют в рюхи? Хы!
Суворов засмеялся:
— А вот я играю, а когда и заморского врага бью… Бей, не робей.
Опять прищурился на новый городок — да как ахнет! С трех палок выщелкнул все рюхи, крутнулся на одной ноге, сказал:
— А ну, кто скорей до кибитки? А ну!
Да как пустился вприпрыжку, всех опередил.
— Ну, прощайте, пузаны! — говорил, залезая в кибитку. — Ямщик, а ну припусти лошадок… Как это ты распевал-то? «Херувимы разносили, серафимы подносили…» Хе-хе…
Суворов вплотную приблизился к местам, охваченным восстанием.
Брошенные деревни, сожженные поместья, неубранные нивы, беспризорный скот.
Крестьянские обозы со всем скарбом, малые толпишки вооруженных чем попало пешеходов. Никто на Суворова не обращал внимания. В одном месте разъезд гусар повстречался, восемь человек, тоже на проезжих ни малейшего внимания.
Но вот под вечер, возле деревеньки Забойной, Суворов наскочил на троих конных Пугачёвцев. За их плечами казацкие короткие винтовки, с левых боков — сабли. У бородача — прикрепленная к стремени пика.
— Стой! — закричал бородач.
И Суворов, оправив шляпу, тоже крикнул:
— Кто такие?
— Не твоего ума дело. Документы есть?
Ямщик съежился от страха, старый слуга творил молитву.
— А где нынче государь? — строгим голосом спросил Суворов.
— Какого тебе?
— Петра Федорыча Третьего… Один он у нас…
— Да мы сами его, батюшку, ищем днем с огнем… Тебе пошто к нему?
— Яицкие
— Я с Яику, а эти двое оренбургские, — ответил бородач. — А нет ли у вас, проезжающие, винца либо пожрать чего?
— Сами скудаемся в винишке-то, — торопливо отозвался слуга. — Эвот, господа казаки, на горе церковь — видите? Верст с пятнадцать отсель. Ну, так там у попа много пивов наверно. Езжайте, даст.
— Та-а-к… — протянули казаки, из-под ладоней глядя на село.
Бородач спросил:
— А тебе, проезжающий, все-таки пошто государь-то занадобился?
— Словесную радость везу ему от великого человека.
— Каку-таку радость?
— А это уж тайна государственная… помилуй бог. С государем с уха на ухо разговор буду иметь, — сказал Суворов, устремляя на бородача быстрый взор. — А вы, казаки, в дороге-то поостерегайтесь.
— А што?
— А то… Генерал Суворов сюда с воинством марширует…
— О-о-о… — навострили казаки уши.
— Я про Суворова слыхивал, — проговорил бородач, озираясь по сторонам. — Он в Пруссии против Фридриха воевал, он до солдата не плох был… Его, помнится, втапоры в подполковничий чин клали… А теперича, кто ж его знает, может, спортился человек, как генералом-то стал. По какой дороге идёт Суворов этот, по большаку?
— По этой по самой… Прощевайте, казаченьки. Ямщик, а ну, пришпандорь лошадок…
Встревоженные казаки свернули с большака на проселок, в сторону.
Старый слуга, вытирая вспотевшее лицо, бормотал:
— Ох, батюшка, Лександро Васильич… душенька-то вся истряслась за вас. Думал, конец пришел… Надо бы вам, батюшка, конвой с собой прихватить… Долго ль до греха… Ни за синь-порох пропадешь…
На ночлеге, при свете огарка, Суворов записал в походной тетради:
«Дабы избежать плена, — помилуй бог, — не стыдно мне сказать, что сей день принимал я на себя злодейское имя… Жив, жив!».
Небольшой городок, что лежал на тракте за Саратовом, в великом был смятении: приближался Пугачёв.
А давно еще начал залетать в городок тот слух, что «злодей» город за городом берет. А вот теперь, будто бы, сюда прется, в полсотне верст видели проклятое стойбище его… Что делать, как спасать животы свои?
Торговцы закрыли свои лавки и ларьки, кто спозаранку бежал, кто решил отсиживаться дома, выискивая, где бы схорониться, когда нагрянет душегуб.
Купцы, попы, воевода и чиновники так запугали темный люд, что городская голытьба тоже поддалась общей тревоге, говорила: «Ему, Пугачу, какая мысль падет, не утрафишь, живо на березе закачаешься»;