Эмилиан (Вафидис) Слова и наставления
Шрифт:
Когда я нахожусь в душевном уединении, мне кажется, что никто меня не любит, никто обо мне не думает, никто на меня не обращает внимания: «Видишь? Он ни разу на меня не посмотрел. А на других — все время». Душевное уединение есть некое ложное ощущение, которое не может насытить нашу душу. Потому что ложь — это снова сокрытие настоящего «я». Смоковничный лист!
Подлинное уединение есть уединение духовное: я один на один с Богом. Люди перестают иметь значение для меня. Меня больше не интересует, думают они обо мне или нет, любят ли они меня или нет, меня даже не волнует, есть они рядом или нет. Меня заботит только мое «я», не в эгоистическом смысле, но в практическом — в смысле обнаружения его
Я стою пред Богом. Для того, чтобы достичь подлинного уединения, в котором заключается самый важный момент духовной жизни (ибо нельзя стать святым вне уединения), нужно совершить бегство, добиться отчуждения, странничества. Наша цель — познать Бога и пребыть один на один с Ним. Но это нелегко, потому что мы привыкли жить телесными переживаниями, а теперь надо учиться чувствам умным, духовным. Почувствовать Бога — вот что главное, абсолютно необходимое для того, чтобы совершилось покаяние, перерождение, изменение моей души.
Бегство — понятие сущностное, а не пространственное. Человек же, будучи живым, естественно, имеет тягу к бегству чувственному, то есть физическому, потому что, когда на него смотрят люди и кругом шум, ему труднее ощутить себя одиноким. Раз в пространственном уединении, то есть в пустыне легче, он говорит: «Почему бы мне не удалиться в пустыню и не предаться безмолвию?» Отсюда рождается тяга к монашеской жизни в душе, задумавшейся о Боге.
Обычно на бегство в пустыню мирские люди смотрят как на рискованный поступок, боясь, что уходящий от суеты, возлелеяв в себе некие умозрительные фантазии, реально не сможет их там воплотить. Это пустое. Православный человек, который ни разу в жизни не помыслил о бегстве из мира и о монашестве, болен или просто никогда по–настоящему не задумывался о духовном. Каждый, кто хоть самую малую толику времени уделит Богу, через пять минут возгорится желанием уйти в монастырь. Вот так. Это душа думающая, стремящаяся обрести покой и войти в общение с Тем, Кого она взыскует и хочет для себя открыть, то есть с Богом.
Человек, разумеется, может отказаться от бегства в смысле физического уединения в монастыре. Но он никогда не оставит мысли о бегстве сущностном и нравственном.
Может ли человек, живя в миру, пуститься в это нравственное бегство? Об этом прекрасно сказал один из отцов: «Это возможно, однако сопряжено с величайшими трудностями».
Вы видите, уединение, бегство в пустыню мы совершаем не для Бога. Ему не важно, в монастырь я уйду или останусь в миру. Это значимо для меня одного и зависит от моих собственных склонностей и моего собственного пути к Богу. Пускаясь в странничество — сущностное или частичное, — я отчуждаюсь от людей и начинаю чувствовать Бога.
Беседа с будущей общиной Благовещенского монастыря в Ормилии в Афинах 27 и 28 мая 1973 года.
Перевод С. А. Степанцова.
Путь души (Часть 2)
Потребность в отчуждении — это мое начальное странничество. Удаляясь от людей, я начинаю чувствовать, что я один и так мне не удержаться. Я нуждаюсь в Боге. Я Его еще не имею. Но должен Его искать. Помните предыдущий этап: ощущение своей наготы ведет меня к покаянию. Но покаяния еще нет. Дальше наступает возвратное и круговое движение, которое заставляет меня отправиться на поиски Бога.
Но это еще не поиски Бога. Я даже еще не совершил покаяния. Как же мне искать Бога? Наступает борение души, титаническая брань, в которую вступил человек, чтобы вернуться в рай. Я желаю этого и иду вперед, уже сделав свой выбор, когда можно было одеться в смоковничные листья и скрыться со словами: «Боже мой, я наг. Я согрешил против Тебя». Это препятствие я преодолел и
Нас уже двое: я и Бог. Пока мы далеки друг от друга. Я согрешил, отдалился от Бога, но Бога взыскую. Он же любит и взыскует меня. Таким образом, существует взаимное притяжение разных полюсов: Бога ко мне и меня к Богу.
Что я могу сделать для Бога? Ничего. Пока я даже не могу покаяться. Мне остается то, что мы называем борьбой, подвигом, а более точно — аскезой, которая определяется моим образом жизни, душевным складом, предысторией, наследственностью, силами, способностями и теми дарами, которыми наделил меня Бог.
Помните, мука началась с наслаждения. Речь идет о мучениях, которые я претерпеваю против моей воли. Сейчас же мы говорим о муке, принимаемой по доброй воле и с радостью, чтобы вернуться к истинному наслаждению. Ибо человек был создан для наслаждения. Но в поисках удовольствий он сделал ошибку преслушания. И дано тогда ему было жалкое подобие наслаждения, которое называется браком.
Теперь вопрос в том, чтобы от той муки, в которую я попал, снова прийти к тому, что я искал, — к наслаждению, удовольствию, сладости. То, во что я впал против своей воли, я обращу себе во благо. У меня нет ни Бога, ни сил, ничего. Я — разбитая вещь, могу только утруждать себя. А потому стану заниматься аскезой.
Что такое аскеза? Это способ, при помощи которого человек привлекает внимание Бога. Подобно тому, как когда ты кричишь: «Геронда3, геронда!», стучишь в дверь и хочешь, чтобы я тебя заметил, одеваешься как–то по–особенному, что–то такое необычное делаешь. Так мы привлекаем внимание и Бога, но нужно ли Ему это? Нет, но это единственное, что мы можем сделать на данный момент. А Богу угодно от меня, чтобы я делал то, что в моих силах.
Итак, вот моя подготовка к тому, чтобы полюбить Бога и принять Его. Мы все еще далеки от Бога. И занимаемся подметанием пола, как перед приходом в нашу келию духовного отца.
Мы начинаем подготовку и претерпеваем холод, наготу, грязь при осознанном исповедании своей наготы. Так мы выражаем свою жажду Бога: аскеза — это наш крик к Нему.
Еще есть Божественная благодать. Что такое Божественная благодать? Это Божественные энергии.
Пожалуйста, не путайте, у нас сейчас не урок догматики или богословия. Мы просто, как я уже говорил, совершаем восхождение к Богу и говорим об истории души. Божественная благодать — это не сущность, потому что Бог недоступен как сущность, Он за пределами тварного существа. Он — совсем не то, о чем можно помыслить, пожелать, понять. Я могу коснуться чего–нибудь и сказать: «Бог мой», но это Богом не будет. Я должен ощутить Бога.
Вы помните Фому? «Поднеси перст твой и вложи его в ребро Мое», — сказал ему Господь. Господь мой и Бог мой, — уверился Фома (Ин. 20, 28). Душа его Бога опытно почувствовала, приняла доказательство присутствия Божия. Как? Через Божественные энергии. Вы видели, как вошел Христос? Через замочную скважину? Через что? Это было тело, но уже освобожденное от всякого вещественного состава. Это было совсем не то, что я понимаю, или вижу, или осознаю. Это было тело воскресшего Христа.
Итак, Божественная благодать, которая изливается на меня, не есть сущность, не есть Бог Сам по Себе, но в то же время это Бог, энергии Бога, исхождение Бога ко мне. Истечение Божественной благодати ведет к единению Бога и человека. Но это единение не окончательно. Я отдаю Богу то, что для Него никакой ценности не имеет, — свою аскезу, свой труд, потому что больше мне нечего ему предложить. Бог же мне дает то, что я могу принять, вместить сейчас, — начальное озарение. Это озарение есть приобщение Божественной благодати, а через нее Богу. Но это еще не единение с Богом, но приобщение Ему.