Эмиссар к звездам
Шрифт:
— Непорно чулудается, а? — сказал он, не дождавшись похвалы. — Тоследний пакт суток чмазал, гам полаталось трупам забеть, да у пня малец соскользнул.
— Впечатляет, — сказал Ретиф. — А как у тебя с деревянными духовыми?
— Сак тебе, — сказал Чонки. — С лунными стручше. Скрот вослушай, — пипка.
Он вытянул руку в сторону, расположил вдоль нее четыре волоконца и проехался по ним наспех сооруженным из другой конечности смычком, издав визгливую трель.
— Дичего, на? Мелодий я погра не икаю, но упрочняюсь, как жерт, так что и городии не за мелами.
— Гроачианские поклонники носоглоточной
— Пайте додумать: Тачали они ной осенью, вы, земляки, зак рак фунбамент детонировали…
— Так им уже и закончить пора, правильно?
— Па дам стервой медали него чело изменилось. И вошь сметно: как зуда те найдешь, — ни единорога бочего нет, рана ох одна.
Чонки свернул за угол и остановил машину у смутно рисующегося в вечернем сумраке забора высотой в десять футов, сооруженного из плотно пригнанных пластиковых панелей.
— Дзот мы и весь, — сказал он. — Я те топорил, ни жига у них фуг не воймешь.
— Давай-ка все же осмотримся.
— Ядное тело, солько удо все хаки тержите востро, эти мертовы недочурки емеют подчехиваться одрань тико.
Оставив машину в густой тени, создаваемой раскидистой кроной гигантского папоротника, Ретиф с хлябианином пошли по панели, разглядывая сплошную стену, окружавшую целый квартал. На углу Ретиф остановился, огляделся. Уличные фонари еле тлели в тумане над безлюдными тротуарами.
— Если увидишь, что кто-то идет, сыграй пару нот на виолончели, — приказал Чонки Ретиф.
Он извлек из внутреннего кармана тонкий инструмент, вогнал его между двумя панелями и повернул. Пластик крякнул, подался, образовалась узкая щель, сквозь которую можно было разглядеть прожектора на столбах, заливавшие желтым светом узкую полоску расквашенной ногами грязи, обильно усеянной плашками два на четыре и ломанными кусками фанеры, и бахрому чахлой травки, подступающей к вертикальному эскарпу из мышастого цвета рогож. Гигантский брезент, удерживаемый целой сетью веревок, полностью скрывал расположенное под ним тяжеловесное здание.
— Рама модная, — послышался из-под локтя Ретифа голос Чонки, — да у пих тут нольшие беременны!
— И что за перемены?
— Ну, толком донять из-за этого презента трупно, под ним все выглянит идаче. Но полудились они трихо, сопреваться не мри ходится.
— Как ты насчет того, чтобы заехать в Посольство гроачей?
— предложил Ретиф. — Надо бы выяснить еще кое-что.
— Кобечно, пес, носехали, полько троку от этого вам не будет. Они ворожат его ток, сластно он — легендарный Норт Фокс.
— На это я и расчитываю, Чонки.
Они проехали еще десять кварталов по пропитанным влагой улицам и, остановившись в квартале от смахивающего на крепость строения, подобрались к нему поближе, стараясь держаться в тени. Двое гроачей, облаченных в замысловатую форму, столбами стояли по бокам от ворот, проделанных в сложенной из камня стене.
— На сей раз дырку проковырять не удастся, — сказал Ретиф. — Придется лезть на стену.
— Фискованно, шер…
— Равно как и торчать на темном углу, — ответил Ретиф.
— Пошли.
Пять минут спустя, перемахнув через стену при помощи свисавшей из-за нее ветки пачкульного
— Ничего не слышу, — пробормотал хлябианин. — А кеперь туда?
— Давай, Чонки, прогуляемся, посмотрим, что тут к чему,
— предложил Ретиф.
— Ладно, — молько не по туше дне все это… — Чонки удлиннил заканчивающуюся глазом псевдоконечность, и та осторожно заползла за угол. Прошло две минуты. Внезапно водитель замер.
— А дьягол, вроачи! — воскликнул он. — Суем отдюда, шеф!
Оченожка конвульсивно сократилась.
— Тот воре, запугался! — вскрикнул Чонки.
Ретиф обернулся и увидел, что его водитель пытается освободить оченожку, которая каким-то образом вплелась в его же собственную ногу, причем нога в совю очередь расплеталась, разительно напоминая самостоятельно распускающийся вязанный коврик.
— Кот и вонец, — пыхтел Чонки. — Соду, босх, мне этой хвозни надолго ватит…
Ретиф сделал два быстрых шага к углу здания; топоток мягко обутых ног стремительно приближался. Миг спустя, из-за угла выскочил гроач в коротком плаще, узорчатых кожаных наголенниках на тощих ножках, глазных фильтрах солдатского образца и сверкающем боевом шлеме, — выскочил, и налетев на вытянутую руку Ретифа, аккуратно спланировал в грязь. Ретиф подхватил рассеиватель, выпавший из рук Гроачианского Усмирителя, перевел его в широкоугольный режим и развернулся так, чтобы в поле действия оружия попало еще с полдюжины гроачианских стражей, рысью приближавшихся с правого фланга. Стражи резко затормозили и замерли. В тот же миг за спиной Ретифа послышался вопль, — он чуть повернул голову и увидел, как Чонки бьется в лапах еще четырех инопланетян, выбежавших из двери Посольства.
— Бросить оружие и не двигаться, мякотник, — прошептал на гроачианском командующий охраной Капитан, — или увидеть, как твоего миньона прямо перед твоими незащищенными глазами изрубят в лапшу!
4
Родоначальник Шниз, Чрезвычайный Посол и Полномочный Министр Гроачианской Автономии при Хлябианской Аристархии, сидел, непринужденно откинувшись на спинку огромного вращающегося кресла, — пиратской копии земной дипломатической модели. За спиной его виднелась горстка помощников, свистящим шепотком обменивающихся наблюдениями. Многочисленные глаза их были скошены в сторону Ретифа, привольно стоявшего перед Шнизом промежду двух стражей, уткнувших стволы своих рассевателей Ретифу в почки.
— Как приятно вновь увидеться с вами, Ретиф, — прошептал Шниз. — Впрочем, доставить коллеге развлечение — это всегда радость. Вы, разумеется, простите капитана Злифа, если рвение, с которым он настаивал на том, чтобы вы согласились воспользоваться моим гостеприимством, показалось вам чрезмерным, — его слишком взволновал интерес, который вы проявили к нашим гроачианским делам.
— Снисходительность Вашего Превосходительства просто поразительна, — тоном легкого одобрения ответил Ретиф. — Я опасался, что вы разжалуете Капитана в капралы, как-никак, а он вынудил вас раскрыть ваши карты. Ничто не вызывает у дипломата такого озлобления, как тот, кто позволяет смутным подозрениям застыть, приняв форму окончательной определенности.