Эммелина
Шрифт:
И как Эммелина ни принуждала себя терпеть, нередко сил не хватало, и она уходила из дома, бродила в лесу или возле пруда, а в плохую погоду шла навестить Рейчел Пул, свою подружку и единственную в Файетте ровесницу. Когда-то, до отъезда Эммелины в Лоуэлл, они почти не общались, но теперь, увидев друг друга в церкви, быстро сдружились. Одной из причин, почему Эммелине так нравилось в просторном доме Пулов, было то, что и Рейчел, и ее младшая сестра Персис имели отдельные комнаты. Но куда большим основанием для дружбы являлось принятое всеми тремя девушками решение никогда не выходить замуж. Миссис Пул умерла при рождении Персис, и сестры поклялись друг другу – никому, кроме Эммелины, о своей клятве не рассказывая, – остаться незамужними, чтобы не подвергать себя риску разделить судьбу матери.
Рейчел вышучивала молодых людей, пытавшихся
Она регулярно ходила в церковь, но делала это с другим настроением, чем прежде. Пастор Эванс скончался через год после ее возвращения домой, его преемник вроде бы вполне достойно справлялся со своими обязанностями, но был не тем человеком, которому она доверилась бы, даже и до поездки в Лоуэлл. Как и прежде, она много читала Библию, но находила в ней не утешение, а скорее пищу для размышлений. Другие книги были почти недоступны в Файетте, да, по правде сказать, ей в это время и не хотелось читать романы. Ведь в них чаще всего речь шла о любви, а ее не интересовала любовь. И она твердо знала, что никогда больше не влюбится.
По мере того как братья и сестры, женясь и выходя замуж, уходили из отчего дома, у Эммелины, так же как и у родителей, крепло безмолвное ощущение, что она навсегда останется с ними.
В 1848 году женился в возрасте двадцати лет Эндрю, в 1850-м – вышла замуж восемнадцатилетняя Розанна, в 1851-м – семнадцатилетняя Ребекка. Эммелине исполнилось двадцать пять лет. После замужества Ребекки в родительском доме, кроме нее, остались лишь трое младших мальчиков.
Эндрю построил себе дом на краю мошеровского участка (на вершине холма) и собирался с отцовской помощью прикупить еще два акра земли, прилегавших к ферме. Такое расширение угодий дало бы возможность завести несколько голов скота. Отцу нравилась эта затея, и он с удовольствием рассуждал о том времени, когда они будут владельцами стада да и прикупят земли. Отцу исполнилось пятьдесят восемь, но он мог померяться силами с человеком, по возрасту годным ему в сыновья. Ведя вместе с Эндрю хозяйство на ферме, он продолжал работать и на лесопилке, которая после смерти старого Левона Фентона перешла к его сыну Саймону. Саймон был лет на пятнадцать—двадцать моложе отца Эммелины, но пользовался уважением и любовью всех жителей в округе. Когда в 1852 году жена Саймона скоропостижно скончалась и он, потрясенный случившимся, надолго отошел от дел и занимался только детьми, Генри Мошер взял на себя управление лесопильней, и после этого, несмотря на солидную разницу в возрасте, они стали большими друзьями.
В тот год Абрахаму было шестнадцать, Джосайе четырнадцать, а малютке Уильяму – тринадцать. Эта троица составляла как бы отдельную семью. Все они были гораздо ближе друг к другу, чем к шедшим перед ними по возрасту Розанне и Ребекке, тоже, в свою очередь, образовавшим пару. Гарриет попыталась было влиять на эту семью в семье, и в ответ мальчики дружно ее избегали, а к другим старшим братьям и сестрам попросту относились как ко взрослым.
Они уже совершенно не помнили те времена, когда семья чуть ли не голодала. Сознательное детство и отрочество прошло в достатке, в приятной атмосфере быстро растущего и процветающего, хотя и не теряющего уютной провинциальности и живописности городка. При этом мир для них никак не ограничивался Файеттом – к старшим детям это чувство пришло поздно, а кое к кому не пришло никогда. Трое младших
С 1849 по 1859 год Джейн Мошер, жена Эндрю, родила четверых – сначала девочку, вслед за ней мальчика, потом еще девочку и еще мальчика. Так получилось, что Эммелина сошлась с Джейн гораздо ближе, чем с другими невестками или зятьями, и, возясь с ее малышами, впервые не чувствовала себя чудовищно обделенной потерей собственного ребенка. Со своей тетей Эммелиной дети Эндрю и Джейн проводили чуть ли не столько же времени, сколько в собственном доме. Когда они подросли и могли уже не только слушать разные рассказы, но и учиться по-настоящему, она с удовольствием занялась с ними правописанием и арифметикой и была их единственной учительницей, так как родители рассудили, что незачем тратиться на одежду и книжки для школы, если их дети ничуть не хуже выучатся всему необходимому, спустившись всего на несколько шагов и оказавшись у Эммелины.
Приходя к Эммелине, дети, естественно, приходили и к бабушке, но мало общались с ней. С годами Сара Мошер как-то странно изменилась, и внукам и в голову не приходило искать у нее внимания и заботы.
В 1859 году, когда Эммелине исполнилось тридцать три, матери было всего пятьдесят, а отцу – шестьдесят шесть, но, глядя на них, легко можно было предположить, что не он, а она достигла уже преклонного возраста. И дело было не столько в белых как лунь волосах и глубоких морщинах – морщины избороздили и лицо ее мужа, – сколько во внутреннем ее облике: что-то ушло безвозвратно из души Сары Мошер. Это случилось не в одночасье, процесс шел медленно и занял годы. В течение этих неспешно протекших лет она утеряла ту крепость духа, которая в прежние времена поддерживала всю семью. Она никогда не была особенно разговорчивой, но прежде было понятно: она думает о членах своей семьи и четко знает, что для кого хорошо и кому что нужно. Теперь же мысли ее, как и ее душа, витали где-то далеко. Походы в церковь были единственным, что доставляло ей удовольствие, независимо от того, каков пастор и есть ли ему что сказать прихожанам. Возвращаясь из церкви, она вся словно светилась, но и оживление, и радость гасли с заходом солнца.
Генри Мошер, наоборот, был оживленнее, чем когда-либо. Взрослевшие на глазах сыновья вдыхали в него, казалось, новую энергию, и, глядя на них, он то и дело заговаривал об открытии какого-нибудь семейного дела – скажем, столярной мастерской, в которой можно будет использовать древесину с лесопилки Саймона Фентона, а когда выяснилось, что продается участок, прилегающий к земле Эндрю, всерьез загорелся идеей завести вместо имевшихся на ферме двух-трех дойных коров большое, приносящее хороший доход стадо.
И в 1856 году, когда мальчики, достигшие соответственно двадцати одного, двадцати и восемнадцати лет, заявили ему о своем желании уехать из Файетта и перебраться на Запад, это явилось одним из сильнейших ударов, когда-либо нанесенных ему судьбой.
Эммелина узнала о планах братьев случайно. Услышав, как отец неистово орет в сарае, она опрометью выбежала из дома, уверенная, что с ним случилось несчастье. Примчавшись на крик, увидела, что трое мальчиков стоят напротив отца, сидящего к ней спиной. По лицам было видно: они расстроены, или рассержены, или испытывают смесь этих чувств. Кудахтали куры, в стойлах переступали с ноги на ногу две рабочие лошади и гнедая красавица-кобыла. Два года назад отец купил ее для Эммелины, увидев, что дочь пристрастилась к верховой езде. В глубине хлева стояли коровы, которых пора уже было выгнать на пастбище.
– А кто поможет мне управиться с ними со всеми?! Вы что, не видите, как я старею? – громоподобно кричал отец, и его голос был голосом сильного молодого мужчины.
– Понимаешь, – сказал Абрахам, уполномоченный, вероятно, говорить за троих, – мы тут подумали…
– Ах вот как, они подумали! – рявкнул отец.
– …что мы и так работаем на стороне, – продолжал Абрахам упрямо. – А у тебя здесь на ферме Эндрю. И кроме того, Эммелина и мама…
– Да они ж женщины! – не унимался отец. – Вы что же, хотите бросить меня на женщин?