Энциклопедия Хулиганствующего Ортодокса
Шрифт:
Ю.: Не было такого!
Р.: Я немного нервничаю, разговаривая с великим человеком. Ты от Бога, а я даже Достоевского не читал. С начала до конца не прочел ни одной книги Достоевского. И даже не начал ни одной книги Набокова. Зато прочитал все тридцать томов Горького, в детстве - Гюго с первого тома до последнего. Мне так захотелось - все пятнадцать томов прочитать. Бальзака читал, там еще что-то... Поэзия - я страшно любил Константина Симонова, почти всего знал наизусть. А Пастернака я не знаю,
Ю.: Скажи, кроме твоей необразованности, еще что-нибудь тебя безобразит, уродует?
Р.: Да, мой ужасный, с детства испорченный вкус.
Ю.: Вкус к вещам, одежде, людям?
Р.: К людям, к музыке, к женщинам, к вещам и т.д. Я получаю колоссальное удовольствие от Шаинского...
Ю.: Бог троицу любит. Назови еще третье, из-за чего ты мудак в своих собственных глазах.
Р.: Все-таки слово "мудак" не подходит. "Мудак" - прекрасное слово. Говно. Я говно.
Ю.: Итак, первый пункт - необразованность, второй - плохой вкус, а третье?
Р.: Не необразованность. Я кончал институт, у меня высшее образование. И в школе, слава Богу, учился. Невежество.
Ю.: Необразованность и невежество - синонимы. Третье?
Р.: Третье, наверное, это мое отношение к женщинам, к жизни. Именно это главное.
Ю.: Тогда ты не мудак и не говно, а просто достаточно несовершенный человек. Но ведь ты знаешь многих выдающихся людей - и кто же из них само совершенство, или хотя бы приближается к нему? Явлинский, Окуджава, Весник?..
Р.: Я никогда никому не завидовал. Но все-таки было три человека, кому я завидовал белой завистью. Это Муслим Магомаев, когда он пел "Бухенвальдский набат". Страшно завидовал, что он может так петь. Завидовал Леве Оганезову, потому что он фантастически играет на пианино. И был еще третий. Он был энциклопедически образован и умел это преподнести.
Ю.: Видимо, когда ты постарел, ты перестал завидовать? А если бы не это, ты бы мне тоже завидовал?
Р.: Тебе - нет: ты - как многие, у кого гений и злодейство не только совместны, но не могут существовать друг без друга.
Ю.: Ты говорил, что в каждом человеке много говна. Но ведь свое говно не пахнет.
Р.: Да, но все-таки чувствуешь его в себе, и хочется от него избавиться.
Ю.: Есть ли у тебя собеседник из сотен твоих знакомых, с которым ты изменял бы своей привычке говорить больше других, с которым ты молчишь, и наслаждаешься его речью, и стараешься запомнить?
Р.: Есть, и даже много, и все-таки мало. Но это во мне еврейское: чтобы я не перебивал?..
Ю.: Ты старался запомнить когда-нибудь, что я говорю?
Р.: Конечно.
Ю.: А что Кораллов говорит?
Р.: Тоже, конечно. Я стараюсь
Ю.: А с наслаждением кого слушаешь?
Р.: Очень многих. К примеру, Новодворскую. Зиновия Гердта с огромным наслаждением и готов слушать сутками по телевизору. Хотя я с ним не знаком. Тебя слушаю очень часто с наслаждением, когда ты говоришь о жизни, о писателях, о литературе... Готов сутками слушать свою жену...
Ю.: А бывает, что ты слушаешь с наслаждением самого себя?
Р.: Бывает, и чаще, чем хотелось бы.
Ю.: Как ты думаешь, что меняется в людях, когда они остаются наедине с собой? Кровь остается та же, мозг вроде бы тот же, - но работает как-то иначе?
Р.: Это зависит от человека. Я знаю людей, у которых мозг работает продуктивнее в одиночестве. Я не такой. Я не могу без общения, это мое спасение.
Ю.: Значит, тебе нужны люди, чтобы самому говорить - чтобы тебя слушали; затем, чтобы ты слушал, восхищался и запоминал; а третье? Какое самое большое удовольствие на третье месте?
Р.: Преферанс. Давным-давно не играл, но страшно люблю преферанс.
Ю.: И тебе нравится, когда тебя обыгрывают?
Р.: Когда это красиво - конечно. Но когда обманывают - это меня бесит.
Ю.: И ты не жалеешь, когда красивая карточная комбинация - не у тебя?
Р.: Нет. Я радуюсь. Я знаю людей, которые не умеют проигрывать, делают это очень некрасиво, да и выигрывают они тоже отвратительно, унижая партнера: вот, мол, какое ты говно, что я тебя обыграл. А я умею проигрывать.
Ю: Ну вот я, писатель от Бога, гениальный, выдающийся. А сколько раз ты говорил мне, когда я приходил к тебе: "Я занят, у меня нет ни минуты". Разве ты не злорадствовал хоть немного, что ты говоришь гениальному человеку, что ты занят?
Р.: Да ничего подобного. Я всегда переживаю оттого, что лишаюсь общения с тобой. Но причина этого в тебе самом. Ты испускаешь страшные отрицательные флюиды. Каждая лишняя минута общения с тобой, которая, к счастью, бывает не часто, отнимает у меня огромное количество энергии.
Ю.: Ты веришь в доноров и вампиров? И я, по-твоему, вампир?
Р.: Конечно.
Ю.: Состояние одиночества... Не похожи ли мы на табун лошадей? Наши мысли - это лошади. Когда мы одни, то лошади мирно пасутся. А когда мы начинаем беседовать, то это табун несущихся лошадей. Не нравится тебе такое сравнение?
Р.: Я могу сказать, что для меня одиночество - это скука. Я знаю многих, для кого, наоборот, скука - это когда кругом люди. Вот когда он один - он счастлив: он может размышлять, думать о жизни... А для меня всегда мучительно, когда возле меня никого нет.