Энциклопедия мифов. К-Я
Шрифт:
Вероятно, следует сказать, что я потерял сознание. Но меня бесит это выражение: оно не дает никакого представления о том, что происходит с человеком, чья обитаемая реальность вдруг исчезла, рассыпалась, искрошилась в темную, гнилую труху.
Зато выражение "прийти в сознание" вполне меня устраивает. Примерно так все и происходит: шел, шел и пришел. Перешел вброд Великую реку и вернулся, черт побери, к родным берегам. Счастье.
Обретя себя, или качественную копию, почти неотличимую от оригинала, я огляделся. Судя по всему, местный троллейбусный парк больше не нуждался в моих услугах. Во всяком случае, я сидел
Поднявшись на ноги, я огляделся. Узкая улица, резные ограды палисадников, остроконечные крыши невысоких домов - все это было чрезвычайно похоже на какой-нибудь маленький европейский городок. Баварский курорт, или, скажем, сладостная швейцарская глухомань - такие тонкости мне различить не по силам, да и ни к чему. Потому что и так понятно: никакая это не Европа. Нечто иное, для чего и названия-то нет в обжитых мною языках. Только условные, меня самого не слишком устраивающие определения: Нижний город, обитаемая тень всех городов, возведенных людьми, одна на всех. Заветная изнанка бытия, подвижная, вертлявая граница между сбывшимся и несбывшимся.
Я ложусь навзничь, прижимаюсь лбом, губами, щеками, веками к прохладным камешкам мостовой. Это осознанный жест: я не знаю иного способа приветствовать новую реальность, кроме вот такой робкой телесной близости, в которой нет ни страсти, ни восторга - лишь почтительный трепет и бесконечное смирение.
Глава 87
Татенен
... ночью к нему спускается солнце...
– Что же ты на мостовой валяешься?
Поднимаю глаза. Ада. Она, она! Прекрасная убийца рифмоплетов, любимое наваждение моего сгинувшего двойника, доставшееся мне вместе с прочим хлопотным наследством. Стоит, хохочет, подбоченившись. По глазам ее, впрочем, вижу, что все сделал правильно. Ада, кажется, чрезвычайно довольна.
– Поднимайся давай, бродяжка.
Она протягивает мне руку. Отнюдь, к слову сказать, не символический жест: силы ее, пожалуй, хватило бы и троих таких как я.
– Рад?
– спрашивает коротко.
Я молча киваю. Говорить будем позже. Не чувствую я пока в себе коммуникативных способностей. Смотреть, улыбаться, за руку ее держать - это пожалуйста. Но не более того.
Глава 88
Тваштар
Тваштар <...> имел жену-демоницу из асурского рода.
– Стоять на месте не обязательно, - говорит Ада.
– Можно гулять, можно сидеть на тротуаре, можно зайти в первую же примерещившуюся забегаловку... или во вторую, или в третью - как пожелаешь. Если будешь хорошо себя вести, я постараюсь вообразить, будто у меня есть дом. И приглашу тебя в гости при условии, что ты не утратил дар речи навеки.
– Не утратил, - мотаю головой.
– Просто пока трудно. Говорить и... И вообще трудно. Но я быстро ко всему привыкаю.
– Очень хорошо, - Ада довольна.
– Тогда для начала запомни правило. Оно простое, но важное. Фундаментальное. Все открытые двери здесь ведут куда ведут. Ну, то есть, если ты видишь, что за
Киваю. Куда уж яснее...
– Вот и молодец, - смеется Ада.
– Такой способный мальчик!
Воодушевленный ее снисходительной нежностью, обнимаю чудесное видение за талию. Привлекаю ее к себе. Вдыхаю молочный запах кожи, дымный аромат волос. Некоторое время мы неподвижно стоим на мостовой, а потом Ада деликатно отстраняется.
– Ты смотри, не увлекайся!
Тон ее суров, но в глазах пляшут веселые золотые бесенята.
Смотрю на нее вопросительно. С каких это пор ей не нравится моя способность "увлекаться"? Кажется, до сих пор...
– Ты не понимаешь, - вздыхает Ада.
– Маша и я - не одно и то же.
– Тот Макс, с кем вы обе водили знакомство, и я - тоже разные люди. В прошлый раз тебя это совершенно не смущало.
– Не меня. Ее не смущало, - упрямится Ада.
– Это ты, раздолбай, сам с собою судьбами, женщинами и снами меняешься по три раза на дню. А я девушка серьезная, у меня в делах учет и порядок. Я - это я, Маша - это Маша. Кто из нас чья тень - вопрос, конечно, сложный. Тут не только черт ногу сломит, тут и серафим шестикрылый в гипс угодит, пожалуй... Зато в остальном полная ясность. Моя функция - время от времени спасать твою шкурку в обмен на первую попавшуюся тайну. Все прочее - ее забота.
– Ладно, - вздыхаю.
– Ничего не понимаю, но... Я тебя услышал. Договорились. Больше не буду страстно сопеть тебе в ухо. А в награду за хорошее поведение постарайся все же объяснить мне, кто ты и кто она. Если уж у тебя в делах учет и порядок...
– Ты и сам знаешь, как это происходит. Иногда мне снятся ее сны, а ей - мои. Только и всего. Не парься.
Глава 89
Тескатлипока
... странствует ночью по улицам, разыскивая преступников, <...> олицетворяет жертвенный нож.
– Я очень, очень люблю тебя, Макс. Когда сплю, - вдруг говорит Ада. А когда я бодрствую, моя природа не велит мне любить кого бы то ни было. Кстати, имей в виду: та, другая, она любит тебя только когда бодрствует для симметрии, очевидно. Не знаю, как она, но я, по счастию, не так уж много сплю...
– Почему - "по счастию?" - чтобы рассмешить ее, корчу обиженную гримасу.
– Неужели это такая тяжелая работа - меня любить? Хуже, чем толкать вагонетку "Одесса - Жмеринка"?
Она довольна. Помнит, значит, старый анекдот про доктора и его пациента, терзаемого железнодорожными кошмарами.
– Я, видишь ли, не любовница, не блондинка и даже не брюнетка. Я убийца. Это, мягко говоря, разные вещи.
Мы бредем по улице, взявшись за руки. Как-то вдруг стало ясно, что в сложившихся обстоятельствах неспешная ходьба - идеальное занятие для нас обоих. Она разбавляет беседу, как молоко, добавленное в крепкий, горячий кофе: перебивает горечь, остужает жар, превращает колдовскую смесь в уютное домашнее пойло. Вот и славно. Не хочу я сейчас острых ощущений, сколь бы изысканы они ни были: не до жиру, не до нюансов. Мне бы в воде не сгореть, в огне не утонуть. О большем не прошу.