Энциклопедия русских суеверий
Шрифт:
Обращенный волком мог стать человеком по окончании заклятья или после того, как его накроют «человечьей» одеждой (Арх.). В быличке, записанной в Бежаницком районе Псковской области, солдат заставляет покойницу попадью, обратившую свадебный поезд в волков, указать средство к их спасению. Для этого необходимо созвать волков-оборотней: «Дам я тебе трубочку. В эту трубочку потруби — они все к тебе придут. Оторву тебе шматок от савана. Этим их покури — они опять люди будут».
Согласно представлениям, бытующим в Новгородской области, чтобы сделать оборотня человеком, необходимо накормить его «благословленной едой», т. е. такой едой, которую благословили. Однако
Образ, подобный волкодлаку, оборотню, человеку-волку, есть в верованиях многих народов (английский Беовульф, немецкий Вервольф и т. п.). Происхождение его, как и смысл самого наименования, вызывает споры (волкодлак — «волк-медведь», «волк с конским, коровьим волосом, шкурой» и т. п.). Образ человека-волка считают возникшим в результате своеобразного подсознательного припоминания человека о полузверином обличье его предков или связывают с воспоминаниями об обрядах в честь (или с участием) божества (волка), жрецы и почитатели которого носили волчьи шкуры <Кагаров, 1913>.
«К грубой эпохе относится верование в волкодлаков, когда возможно было представление человека в образе зверя и когда люди, находясь в постоянном обращении с зверьми, умели, по пословице, с волками выть по-волчьи: как ни странно покажется, а летописцы такое искусство действительно приписывают некоторым лицам. Так, в Лаврентьевской летописи читаем: „…и яко бысть полунощи, и встав Боняк и отьеха от вой, и поча выти вольчскы, и волк отвыся ему, и „начаша волци выти мнози““» <Буслаев, 1861>.
Представление о возможности «разговора» с животными отражено в смоленской быличке конца XIX в.: кланяясь волкам в ноги, заплутавший в лесу крестьянин просит их: «Идите же вы с Богом, куда Бог вам дорогу наказал!» — и волки пропускают его. «Раньше животные были людьми, но прогневили Бога, и он отнял у них душу, — считали на Вологодчине. — Медведь простоватее был всех, вот Бог и дал ему немного души. <…> Животные между собой разговаривают, только человек не понимает их разговоров. А были все-таки этакие люди, которые понимали их речи, например святые и преподобные, и теперь колдуны и ведьмы все понимают».
Так или иначе, представления о том, что под шкурой волка могут находиться мужчина или женщина, отразили веру в родство и единство всего живого: здесь волк — «хозяин» леса, зверей и одновременно «старший» родственник, покровитель, предок человека, «сильный» колдун, волхв-волк. Человек же, в свою очередь, — «превращенный волк», который (особенно колдун) черпает в этом родстве силы, а в критические моменты жизни может вновь стать волком.
ВОЛОКИТА — нечистый дух или черт; змей, который посещает женщин, превращаясь в красивого парня, отсутствующего мужа (см. ЗМЕЙ).
По мнению орловских крестьян, волокита — огненный змей, «который любит приволокнуться за женщинами».
ВОЛОС, ВОЛОСАТИК, ВОЛОСЕЦ, ВОЛОССИ, ВОЛОСЬЯ, ВОЛОСЯНИЦА — водяной червь, волосатик (змеевец, змеевик, проволочник, струнец); персонификация болезни.
«Нет, все говорят, что у меня волосец, а не другое что» (Том.); «Ходит волос по реке» (Арх.): «Волос ты волос! Куда девался твой голос? Ты меня мучишь, ты меня режешь! Будь же
Волос — тонкий, как нитка, водяной червь, похожий на конский волос. «Волосатик — Hordeus aquaticus — один из видов круглых глист, обитающих в воде, водится во всей средней России, живет в ручьях и маленьких речках, достигает 1/2 аршина, толщина его в два-три раза превышает даже лошадиный волос; цвет животного сероватый, никаких органов, которыми он мог бы пробуравливать покровы нашего тела и проникать в толщу тканей, волосатик не имеет» <Высоцкий, 1911>.
В поверьях волосатик наделяется способностью проникать в тело человека и жить в нем, вызывая различные заболевания (в основном нарывы). Народ «не сомневается в возможности паразитирования в организме „волосатиков“, так называемых „зубных червяков“, различных насекомых, населяющих крестьянские избы, каковы: тараканы, сверчки, мокрицы, уховертки и наконец — лягушек, жаб, даже змей. Волосатику приписываются все упорные язвы, особенно на нижних конечностях, как известно, очень часто развивающиеся у бедных, рабочих классов населения, почему и самые язвы в некоторых местностях (например, Симбирской губернии) называются „волоснями“» <Высоцкий, 1911>.
Считается, что волос можно выпить с водой или он сам всасывается в человека (иногда — проделывая в теле ходы и отверстия).
Волосси — волосы в ногах или руках от хождения босиком по воде, где летом оставили волосы лошади (эти волосы оживают на следующее лето) (Арх., Новг.).
Волос, таким образом, это и вполне реальный червь, и воплощение «сосущего и грызущего» воспаления (ногтоеды, костоеды), которое представляется живым, наделенным волей существом. В некоторых районах России до сих пор верят что волос, утерянный лошадью, может сделаться волоснем и даже «закусать человека до смерти». В XIX в. калужские крестьяне считали, что волос, волосатик — вид порчи. Волоса «находятся большей частию или в руках, или в ногах, или по жилам. Это делает порчельник (колдун. — М. В.) для того чтобы враг чувствовал нестерпимую боль при движениях. Гнездо волос находится в одном месте, от которого идут отрасли по членам и возрастают со дня на день» <Ляметри, 1862>. Согласно поверьям Новгородчины, «семейство волосов» («волосяница со своим детям») способна «глодать и есть» человека. На Пинеге полагали, что волос может появиться от исполоха (если человек был внезапно чем-то испуган).
Д. К. Зеленин подчеркивал соотнесенность представлений о змее, змееобразном черве, волосе, считая, что характерно и самое наименование наружной болезни (ногтоеды, костоеды. — М. В.), «также связанное со змеей: русское „змеевик“, „змеевец“, алтайское и бурятское „змеиный нарыв“. Русские в районе Сургута верили, что в этой язве на пальце живет мохнатый червяк, который может щениться, то есть размножаться. В других местах называли ту же ногтоеду словом волос, волосень и приписывали причину болезни ожившему в воде конскому волосу» <Зеленин, 1936>.