Энциклопедия загадочного и неведомого. Полтергейсты.
Шрифт:
В 1670 году шумные духи, похоже, навестили один из домов Могилева, но из-за неполноты описания дать точный диагноз тому, что там было, довольно затруднительно.
В конце 1722 года полтергейст облюбовал санкт-петербургскую Троицкую церковь. На тот случай обратил внимание доктор исторических наук Е. В. Анисимов. До этого он прочитал брошюру А. А. Горбовского "Незваные гости? Полтергейст вчера и сегодня", вышедшую в издательстве. "Знание" в 1990 году, и таким образом поставил правильный диагноз событиям, описанным в найденных им материалах, после чего передал их Горбовскому, а последний - мне.
Что же это за материалы? Они представляют собой хранящееся в Центральном государственном архиве древних актов следственное дело Тайной канцелярии за декабрь 1722 года о странном происшествии в главном
"Троицкий протопоп Иоанн Симеонов объявил: сего декабря девятого числа после утрени в церкви того же собора пономарь Дмитрий Матвеев сказывал, что в настоящей против девятого числа в ночи на колокольне был великий стук с жестоким страхом подобием бегания, да и напред того тому недели с три в трапезе при часовых солдатах в ночи был великий стук и как часовой солдат его, пономаря и прочих караульных в каморе, пришел, разбудил, и в то время в трапезе стукнуло так, якобы кто упал".
На допросе в Святейшем синоде Матвеев по доносу Симеонова показал: "Сего декабря десятого числа пред утренею, когда пришел он в церковь, и в то время из караульных солдат часовой Федор Данилов сказывал ему, что сего декабря против девятого числа по полуночи в первом часу был стук на колокольних лестницах, якобы кто бегал. А по слышании техречей он, Дмитрий, пошел на колокольню благовестить к заутреней, и в то время осмотрел он, что лестница - стремянка, с которою ходят осматривать колокола, лежит на земле; также канат порозжей (свободный.
– И. В.), который положен был на месте, перенесен на другое место, и веревка, которая была спущена для благовеста, с нижнего конца на трапезе на перекладине обернута вчетверо, а наперед того тому недели с три в трапезе при часовых солдатах, а кто, именами не знает, был великий же стук, и часовой солдат да псаломщик Иван Максимов тот стук, якобы кто упал, слышали и девятого числа при отпуске утрени в той церкви пору Герасиму Титову сказывали".
Как можно видеть, к расследованию события, признанного чрезвычайным, приложили руку Тайная канцелярия и Святейший синод. А как же иначе, ведь стало "беспокойно" в главном храме империи!
Конечно же, в богатейших архивах нашего государства хранится немало описаний подобных событий, но историки редко обращают на них внимание: уж больно странно они выглядят. Автору не раз приходилось работать в архивах и случайно наталкиваться на прелюбопытнейшие вещи. Как-то раз, собирая материалы для философской биографии драматурга А. В. Сухово-Кобылина (1817 - 1903) и просматривая описи хранящихся в Российском архиве П. В. Бартенева (1829 - 1912), знаменитого издателя не менее знаменитого журнала "Русский архив", обнаружил дело, озаглавленное "Рукописи религиозного содержания, выписки о замечательных случаях мистического характера, рукописи и выписки о сектантах". Заказал, стал просматривать и наткнулся на такой документ: "Чудесное исцеление одной благородной девицы, случившееся 1 октября 1934 года в Смоленской губернии". По мере прочтения прояснялся диагноз: одержимость, осложненная полтергейстноподобными проявлениями. Похожие случаи не раз описывались в средневековых и более поздних источниках.
В конце того документа была приписка: "Сообщено в Москву самовидцем того чуда его превосходительством бывшим смоленским губернатором генералом Яковом Семеновичем Храповицким". Так о чем же сообщал генерал? Вот в сжатом виде то, что было описано в документе.
Некая молодая особа, отданная учиться в санкт-петербургский Инспекторский институт, "занемогла и лишилась употребления руки, ноги и глаза". Ее отвезли к дальнему родственнику, живущему под Смоленском. Какое-то время девушка "одержима была беснованием", а потом "впала в совершеннейшее изнеможение, продолжавшееся шесть недель", после чего стала приходить в себя, "но с болезненного одра, за лишением употребления членов, сходить не могла". Лежа в постели, стала предсказывать события, которые все сбывались. В день Покрова пресвятой Богородицы объявила, что будет исцелена, "для чего просила пригласить из Смоленска как можно более благородных особ"; их собралось шесть, включая бывшего генерал-губернатора. Вот свидетельство последнего: "Чудо
Далее, согласно показаниям генерала, послышался "звук нескольких голосов, с наиприятнейшей и неслыханной, кроме вифлеемских пастырей, гармонией, раздается по всему дому и слышится только в нем звон колоколов, между тем как приходская церковь находится далеко". Через некоторое время пение и звон прекращаются.
Генерал особо отметил, что над тем местом, где всеми был услышан голос, на полу комнаты остались следы - "будто вдавленные впадины". Присутствующие, завершает рассказ генерал, "сделали за общей подписью донесение государю Императору". А ведь и оно, возможно, до сих пор где-то хранится!
Я несколько забежал вперед с этим интереснейшим случаем, поскольку мне известны две предшествующие вспышки. В журнале "Русский архив" за 1878 год сообщалось о самозвонящих колокольчиках в одном из монастырей России, "забеспокоившихся" в 1753 году. А в одном из номеров журнала "Московитянин" за 1853 год рассказано о вспышке полтергейста, обрушившейся на одну московскую семью, эвакуировавшуюся из столицы перед занятием ее французами в 1812 году. На этом случае следует (остановиться подробнее, тем более что он описан со слов непосредственных участников тех событий, когда москвичи, встревоженные слухами о приближении французов, стали на время покидать столицу и уезжать в провинцию.
Семья, о которой идет речь, состояла из главы Андрея Николаевича, его старухи - матери, жены, дочерей Маши и Наташи, двух маленьких сыновей, а также их тетки по матери - Марии Антоновны. Отъехав от Москвы, они на время остановились в небольшом уездном городке неназванной губернии, где удалось пристроиться в большом каменном доме. В одной просторной комнате разместились женщины и дети вместе с пожитками, глава семьи выпросил себе уголок в комнате напротив, где поселилось семейство Семена Ивановича, соседа по даче. Устав с дороги, и наскоро поужинав, тут же расположились на ночлег. Маша и Наташа легли вместе. Водворилась тишина. Лампада, горевшая под образами, светила достаточно ярко.
Вдруг Маша вскочила от сильного толчка: что-то выдернуло подушку у нее из-под головы, и девушка соскользнула с перины на пол. Мальчики, от которых это можно было бы ожидать, спали в углу. Маша разбудила сестру, та нашла подушку в углу на сундуке и успокоила сестру: "Ты, наверно, сама ее отбросила", потом перевернулась на другой бок и уснула. Ее примеру последовала и Маша, но вскоре голос Наташи разбудил ее: она бранила Машу, что та так некстати расшутилась: у Наташи подушка тоже пропала! Проснулись взрослые, пошли расспросы, начались поиски. Подушка оказалась крепко-накрепко затискана за печку. Девка, которой поручено было ее вытащить, шепнула сестрам: "Ох, матушка, чуяло мое сердце, что недоброе совершается в доме. Недаром слышалось мне, что в сенях кто-то охает да стонет". Но до самого утра уже ничего не произошло.
Днем все было спокойно, но вечером, когда легли спать, вспомнились те ночные страхи. Только тетушка Мария Антоновна сразу же погрузилась в крепкий сон. Ее вообще ничто не могло вывести из равновесия: с момента выезда из Москвы она при каждом удобном случае все продолжала вязать чулок.
Вдруг за печкой раздался странный шум: кто-то мерно и протяжно царапался в ней изнутри, почти
род потолком, только это были не мыши. Звуки походили на то, будто кто-то скребется в дверь комнаты, желая дать знать о себе - четко и раздельно, с очень равными интервалами. Затем зашевелились подушки, по комнате задвигались и покатились узлы. Потом все прекратилось, но в комнате внизу, где' мертвым сном спали другие эвакуировавшиеся, послышался шум, будто бы работают повара, готовящие обед человек на сорок: было слышно, как мерно рубят зелень, мясо, котлеты и прочее. К утру все стихло.