Эндерби снаружи
Шрифт:
— Кто, Веста Витгенштейн? А, она вышла за Деса Витгенштейна, раскрутившего «Жуликов» и «Двух Убогих», которым она теперь покровительствует вместе со многими прочими. Раньше была замужем за автогонщиком Питом Бейнбриджем, который разбился. Очень трагично, все было в газетах. Что-то еще говорили про ее брак с каким-то мужчиной среднего возраста, да он ей не принес настоящего счастья, продержался меньше года, подумайте только. Теперь она нашла настоящее счастье с Десом Витгенштейном, у обоих куча денег. Только посмотрите, как она одевается. Я однажды была в самолете, где она летела из Рима. Совсем больная от горя, а все равно жутко модная.
Эндерби поблагодарил небрежным кивком, как случайного прохожего
— Теперь хорошо себя чувствуете?
— Мне надо написать, — сразу объявил Эндерби. — Дело довольно срочное. — Кажется, он эту фразу уже говорил. — Если б вы мне предоставили необходимые для этого средства.
— Стих? Потрясающе. Что вы в виду имеете под необходимыми средствами? Хотите, чтоб я вам за него заплатила? Пожалуйста, если желаете. Мне стих написать в первый раз обещают. — Эндерби строго взглянул на нее. Казалось, она насмехается. Возможно, не верит, что он поэт. И мрачно заметил, что взгляд ее можно назвать веселым.
— Мне бумага нужна, — пояснил он. — И конверт. Если можете одолжить. — И поправился: — Два конверта.
— Боже мой, вам много нужно. — Она радостно вытащила свои письменные принадлежности.
— Я нынче вечером вам стихи напишу, — посулил Эндерби. — Как прилетим.
— Ловлю вас на слове.
Эндерби вытащил шариковую ручку и написал Джону-испанцу:
«Ты знаешь, я этого не делал. Передай записку сам-знаешь-кому. Я буду ты-знаешь-где. Где твой брат. В упомянутом тобой жирном псе. Сообщу. Твой…» — Не зная, как подписаться, он в конце концов подписался ПУЭРКО. Потом взял другой лист бумаги, проставив обратный адрес С ВОЗДУХА. И написал: «Всем, Кого Это Касается. Это не я стрелял в так называемого поп-певца. Его застрелил…» — будь он проклят, если помнит фамилию. И снова обратился к мисс Боланд: — Надо выйти. Забыл кое-что. — С притворным вздохом и улыбкой она его выпустила. Эндерби с бумагой и шариковой ручкой в руках вернулся к мисс Келли, по-прежнему пребывавшей в пустотном трансе. Мистер Мерсер облизывался, готовый вынырнуть на поверхность. Наверно, некий монитор во сне предупредил его о скором снижении перед посадкой в Севилье.
— Тот самый, — начал Эндерби, — что постоянно участвовал в бандах миссис Эйнштейн…
— Витгенштейн.
— Правильно. Тот самый, что вылетел, не добился успеха, а теперь по клубам выступает…
— Джед Фут, вы хотите сказать.
— Точно. — Он записал фамилию стоя. Можно снова забыть, если ждать возвращенья на место. Расплескать по пути. Вернулся, благодарно кивнув, и мисс Боланд заметила, пропуская его:
— Настоящая хлопотливая пчелка.
Эндерби написал: «Он сунул мне пистолет, и я взял, не подумав. Испугался и побежал. Поймайте его и заставьте признаться. Я невиновен». Потом подписался отброшенным псевдонимом. Один конверт адресовал Властям, другой мистеру Джону Гомесу, бар «Поросятник», отель Тайберн-Тауэрс, Западный Лондон, 1. Облизнул, свернул, запечатал. Вздохнул. Кончено. Ничего больше сделать нельзя. Решил лучше закрыть глаза, готовиться к Севилье. Это остановит мисс Боланд от дальнейших насмешек. Он заметил, как она что-то ищет в испанском словарике. И усмехается. Это ему не понравилось. Слишком маленький словарик, чтобы в нем чему-нибудь усмехаться. И уничтожил ее усмешку, смежив веки.
2
Эндерби спал, хоть и без снов,
— Грязнуля.
— А? — сказал он.
— Прибыли, — объявила она. — В солнечную Испанию, хотя среди ночи и в дождь. — И фыркнула: — Дождь в Испании.
— Почему вы сказали — грязнуля? Я сделал что-нибудь неподобающее? То есть во сне? — Он гадал, какой невоздержанный поступок способен был совершить против собственной воли.
— Так там сказано. Ну, выходим. — Люди шли по проходу, кое-кто зевал, как после скучной проповеди, мисс Боланд улыбалась, будто родственница викария. — А еще сказано, — добавила она через плечо, — гадкий, вонючий. — Эндерби увидел влажно блестевший под тусклыми фонарями гудрон. Его охватило какое-то беспокойство.
— Что? — спросил он.
— Ох, пошли.
Она сняла с вешалки свой дождевик и дорожную сумку. Эндерби нечего было снимать. Чувствуя себя голым, он предложил:
— Если хотите, я понесу. — Тут его обуял страх, и руки затряслись.
— Как мило. Возьмите.
Ему едва удалось продеть руку в ручки сумки, но она не заметила, прибывая в несолнечную, даже в нелунную Испанию. Похоже, мистер Мерсер нервничал не меньше самого Эндерби, словно ему предстояло представить Севилью в качестве своей супруги, которая, переживая климакс, могла совершить какой-нибудь шокирующий поступок. Вот оно, думал Эндерби, вот оно. Он был хладнокровен, трезв, готов блефовать до конца. Хладнокровно и трезво взглянул на мисс Боланд, решив, что она может определенным образом помочь. Надо со смехом спускаться с ней по ступенькам, держаться поближе, как будто к жене. Ищут не смеющегося женатого мужчину, а отчаявшегося одинокого беглеца. Однако, улыбаясь, кивая мисс Келли, стоявшей на выходе из самолета, он увидел, что трап слишком узкий, придется спускаться без пары. Мисс Келли каждому адресовала сияющую улыбку, точно все только что прибыли к ней на прием, который состоится в подвале. Эндерби слышал, как шагавший впереди мистер Гат-келч поет: «Испания, ты мою жизнь погубила», — делая свое дело.
— Он умрет! Он умрет! Он умрет, поворот прямо в рот, рот, рот!
Очень дурной вкус, думал Эндерби. Выходя в сырую бархатную теплоту, он видел у подножия трапа лишь мистера Мерсера с полными руками паспортов, вполне дружелюбно болтавшего, пусть на громком, медленном английском, необходимом в общении с иностранцами, с иностранцем. Это был испанец в форме и в темных очках. Он держал обе руки в брючных карманах, играя, по предположению Эндерби, в игру типа пасьянса, известную под названием «карманный бильярд». Испанец смотрел вверх на мисс Келли, стреляя в нее сигаретными искрами: бессильными сигналами страсти. Эндерби точно знал: он не из Интерпола.
Мисс Боланд спускалась перед ним. Только ступив на мокрый гудрон, Эндерби шмыгнул к ней, взял под руку. Она, видимо, удивилась, однако приятно; прижала его руку к своему теплому боку. Кажется, и колени у него ослабли от облегчения, когда он увидел, что, кажется, вокруг нет мужчин в плащах, поджидающих его на пути по гудрону к зданию аэропорта. Кажется, кругом только чернорабочие, тощие, в синем, приткнувшиеся к стенам, жадно курившие, пожиравшие туристов голодными глазами нищих. В самом аэропорту, несмотря на очень позднюю ночь, шла оживленная деятельность. Самолет с арабскими надписями готовился к взлету, другой, под названием ИБЕРИЯ, таксил по полю. Повсюду мужчины в комбинезонах толкали тележки, пыхтели в маленьких тракторах. Эндерби одобрял такую суету, особенно толпу пассажиров, заметную в здании, к которому они уже приближались. Он увидел себя, преследуемого, прячущегося за людьми. Впрочем, нет, пока безопасно.