Эндимион. Восход Эндимиона
Шрифт:
Кардинал Лурдзамийский и его помощник, монсеньор Лукас Одди, кивали и улыбались.
– Доменико. – Кардинал Лурдзамийский крепко пожал руку Великому Инквизитору.
– Симон Августино, – вежливо склонил голову Великий Инквизитор.
Итак, на встрече будет присутствовать госсекретарь. Мустафа подозревал и опасался, что именно так оно и будет. Выйдя из лифта и шагая к папским покоям, Великий Инквизитор бросил взгляд на кабинет госсекретаря и – в десятитысячный раз – позавидовал близости этого человека к Папе.
Папа встретил гостей в просторной,
– А, Доменико. – Папа Урбан Шестнадцатый протянул перстень для поцелуя. – Симон. Как хорошо, что вы пришли.
Отец Фаррелл и монсеньор Одди, преклонив колена, терпеливо ждали своей очереди приложиться губами к кольцу святого Петра.
Его Святейшество прекрасно выглядит, подумал Великий Инквизитор, он определенно помолодел и посвежел. Да, куда лучше, чем до его недавней смерти. Высокий лоб и горящие глаза – те же самые, но Мустафа отметил, что в облике воскрешенного Папы появилось что-то такое… какая-то настойчивость и убежденность.
– Мы как раз собирались совершить утреннюю прогулку по саду, – сказал Его Святейшество. – Не хотите ли присоединиться?
Все четверо кивнули и поспешили следом за Папой. Прошли галерею и по гладкой широкой лестнице поднялись на крышу. Личные помощники Его Святейшества держались на расстоянии, у выхода в сад швейцарские гвардейцы застыли по стойке «смирно», глядя прямо перед собой. Кардинал Лурдзамийский и Великий Инквизитор отставали от Папы буквально на шаг, а отец Фаррелл и монсеньор Одди держали дистанцию в два шага за ними.
Папские сады – лабиринт цветущих шпалер, нежно струящихся фонтанов, аккуратных живых изгородей и деревьев с трехсот миров Священной Империи, каменные дорожки и причудливый цветущий кустарник. Надо всем этим – силовой купол класса «десять». Прозрачный изнутри и непрозрачный для внешних наблюдателей, он обеспечивал и конфиденциальность, и защиту. Небо Пасема в это утро было сияющим и безоблачно синим.
– Кто-нибудь из вас помнит, – начал Его Святейшество под шелест сутан по каменным плитам дорожки, – когда небо здесь было желтым?
Кардинал Лурдзамийский издал нечто вроде урчания – у него это означало смешок.
– О да, – сказал он, – я помню. Небо было отвратно желтое, в воздухе было все что угодно, но только не то, чем дышат, жуткий холод и нескончаемый дождь. Да, тогда Пасем считался отверженным миром. Потому-то старая Гегемония вообще позволила Церкви обосноваться здесь.
Папа Урбан Шестнадцатый едва заметно улыбнулся и указал на синее небо и теплое ласковое солнце:
– Итак, мы видим определенные улучшения за время нашего служения, так ведь, Симон Августино?
Оба кардинала тихонько рассмеялись. Они быстро обошли крышу, и Его Святейшество выбрал другой маршрут через центр сада. Переступая по
– Вы слышали, – сказал он, и вся шутливость куда-то исчезла, – эскадра адмирала Алдикакти переведена за Великую Стену?
Кардиналы кивнули.
– Это первое, но далеко не последнее вторжение, – пояснил святой отец. – Мы не надеемся… не предсказываем… мы знаем.
Глава Священной Канцелярии, госсекретарь и их помощники ждали продолжения.
Папа посмотрел на каждого по очереди.
– Сегодня, друзья мои, мы намерены посетить Кастель-Гандольфо…
Великий Инквизитор поймал себя на том, что его так и тянет – зачем? – посмотреть наверх. Папский астероид все равно не увидишь в дневное время. Он знал, что королевское «мы» понтифика вовсе не есть приглашение – ни для кардинала Лурдзамийского, ни для него.
– …где несколько дней проведем в медитации, молитве и размышлениях над нашей следующей энцикликой, – продолжал Папа. – Она будет называться «Redemptor Hominus» и станет наиважнейшим документом нашего пастырского служения Святой Матери Церкви.
Великий Инквизитор склонил голову. «Искупитель человечества», – подумал он. Это может быть что угодно.
Когда кардинал Мустафа поднял взгляд, Папа улыбался, будто прочел его мысли.
– Это будет о нашем священном долге, Доменико, – сохранить человечность человека. Это должно продолжить, прояснить и расширить то, что получило известность как энциклика Крестового похода. Должно определить волю Господа нашего – нет, заповедь… род человеческий должен пребывать в обличье человеческом и не оскверняться преднамеренными мутациями и уродствами.
– Окончательное решение проблемы Бродяг, – пробормотал кардинал Лурдзамийский.
Его Святейшество нетерпеливо кивнул:
– Да, но не только. «Redemptor Hominus» объяснит роль Церкви в определении будущего. Дорогие друзья, в некотором смысле будет намечен план на следующее тысячелетие.
«Матерь Божия!» – подумал Великий Инквизитор.
– Священная Империя – полезное орудие, – продолжал святой отец, – но в предстоящие дни, месяцы и годы мы заложим фундамент для более действенного проявления роли Церкви в повседневной жизни всех христиан.
«То есть все миры Империи следует прибрать к рукам, – мысленно перевел Великий Инквизитор, не поднимая глаз в глубокомысленном внимании к словам Папы. – Но как?»
Папа Урбан Шестнадцатый снова улыбнулся. Кардинал Мустафа заметил, уже не впервые, что глаза его никогда не улыбаются – в них застыли горечь и настороженность.
– По выходе энциклики, – сказал Его Святейшество, – вы сможете полнее уяснить себе роль Священной Канцелярии, нашей дипломатической службы и таких полезных организаций и объединений, как «Опус Деи», понтификальная комиссия «Мир и справедливость» и Cor Unum.