Энергия наших мыслей
Шрифт:
Вдруг мы услышали какой-то низкий звук в атмосфере. Это был глубокий низкий тон. Казалось, он был везде и проникал до самой глубины человеческого существа. Мы все привстали, с тревогой озираясь вокруг. И тут нас бросила на землю воздушная волна. Мы были оглушены грохотом. Кулуар, по которому мы должны были спускаться, рухнул как единое целое и пошел вниз. Снежный покров лопнул в самой верхней части кулуара, и постепенно, набирая силу, огромная ледовая лавина с колоссальным грохотом понеслась вниз. Мы сверху наблюдали, как она выкатилась на несколько сотен метров на ледник. После нее в кулуаре остались практически голые камни. Никто не произнес ни слова. Было понятно, что если бы мы не стали пить чай, то в этот момент находились бы как раз на середине кулуара.
Впоследствии
НЕПОЗНАННОЕ
Мое знакомство с нетрадиционными науками началось в конце 70-х годов. Я работал на кафедре физической электроники Ленинградского Политехнического института и учился там же в аспирантуре. Тема моей работы была глубоко академична: “Изменение работы выхода поликристаллического вольфрама при двухкомпонентной адсорбции электроположительных элементов”. За несколько лет после окончания института я построил экспериментальную установку с неплохими по тем временам параметрами, опубликовал несколько статей и уверенно продвигался к защите диссертации. Впереди ожидала спокойная преподавательская работа и неторопливая научная деятельность.
Когда заходит речь об ученых и о научной работе, в воображении большинства встает образ некоторого “ученого мужа”, просиживающего целые дни у своих установок и периодически совершающего переворачивающие мир открытия. На деле действительно интересные и оригинальные идеи — это удел единиц, а подавляющее большинство научных работников занимаются скучной рутинной работой, сотни раз получая одни и те же кривые, исписывая десятки страниц уравнениями и просиживая дни, уставившись в экран компьютера. В лучшем случае это дает подтверждение чьей-то высказанной ранее идеи, в худшем — “отрицательный результат — тоже результат”. Из сотен тысяч научных работников только несколько получают Нобелевские премии. Однако даже эта рутинная работа требует огромных знаний, напряжения ума и дает редкие моменты прозрений, приносящие глубокое удовлетворение и особый род интеллектуального удовольствия.
Итак, я спокойно работал, и, глядя со стороны, можно было предположить, что все замечательно. Однако, как это часто бывает, “в тихом омуте черти водятся”. Так и в моей душе назревало недовольство. Спокойная рутинная работа с заранее, на годы вперед, расписанным планом плохо соответствовала моему темпераменту. И было еще одно обстоятельство, которое создавало внутреннее напряжение и недовольство. Читая красивые иностранные журналы типа “Surface Science” и “Physical Review”, я каждый раз страдал от несоответствия западного научного уровня и нашего советского. Там уже в полном ходу были компьютерные технологии и современные методы обработки данных, любой научный центр мог заказать самую последнюю аппаратуру, у нас же об этом не приходилось даже мечтать. Возникало опасение, что вся та работа, на которую я трачу столько сил и времени, может быть выполнена на Западе в значительно более короткие сроки на гораздо более высоком уровне. Однако эти опасения были только легкими облачками, до поры до времени не сильно портившими ясную картину моей научной деятельности.
Но однажды я увидел объявление о лекции: “Что такое биополе?” Лекцию проводила какая-то дама, ни фамилию, ни принадлежность которой я сейчас уже не помню, и рассказывала она о вещах достаточно простых, на мой сегодняшний взгляд, — о телепатии, об экстрасенсах и об эффекте Кирлиан. Но тогда эта лекция произвела на меня большое впечатление: оказывается, есть еще в мире настоящая Тайна и есть ученые, которые занимаются ее изучением. “Вот бы попасть в их число!” — с тайной завистью подумал я тогда. Я даже стал выяснять, кто и где этим всем занимается, но, так ничего не узнав, отодвинул эту мысль подальше в глубь памяти.
И вот однажды вызывает меня мой научный руководитель — доцент Норберт Георгиевич Баньковский — и спрашивает:
— Константин Георгиевич, вы слышали что-нибудь
Здесь мне кажется необходимым рассказать предысторию этого вопроса. В начале 70-х годов эффектом Кирлиан занимались во всем мире… кроме Советского Союза. Проводились международные конференции, издавались книги, а в научных кругах СССР об этом было мало кому известно. Такое положение дел вызвало беспокойство в Советском Комитете по Науке и Технике — головной организации, отвечавшей перед ЦК КПСС за развитие науки в СССР. Комитет дал указание Президиуму Академии Наук СССР разобраться в этом вопросе; Президиум, рассмотрев проблему, отправил ее для детального изучения в Совет по физической электронике АН СССР; Председатель Совета академик Н. Д. Девятков на одном из текущих совещаний обратился к своему хорошему знакомому — профессору Н. Н. Петрову, заведующему кафедрой физической электроники Ленинградского Политехнического института — с просьбой сделать обзор литературы по этой теме и доложить на одном из следующих заседаний. Профессор Петров обратился с той же просьбой к своему подчиненному и другу — доценту кафедры Н. Г. Баньковскому, последний вызвал младшего научного сотрудника Константина Короткова. Так прозвучал для меня первый звонок Судьбы, круто изменивший не только мою научную карьеру, но, пожалуй, и всю жизнь.
— Константин Георгиевич, вы слышали что-нибудь об эффекте Кирлиан?
И вот с этого вопроса началось мое путешествие в мир загадочных свечений, мир тонких энергий, колдунов в галстуках и серьезных ученых с беспокойными сердцами.
— Да, Норберт Георгиевич, как раз недавно я слушал лекцию о биополе, и там упоминали об этом явлении. Насколько я понял, это метод исследования биологического поля у человека и растений.
— Совершенно верно, что-то вроде этого. Нашей кафедре поручили разобраться, что в этом деле есть действительно научного. Уж слишком много возникло разговоров и спекуляций вокруг этого явления и такое положение всегда вызывает недоверие. Как вы смотрите на то, чтобы сделать обзор литературы по данной теме и доложить это на заседании Совета по физической электронике — конечно, параллельно основной работе?
— Я согласен. Сколько у меня есть времени на эту работу?
Как вы понимаете, я согласился без всяких колебаний. Только недавно я безрезультатно пытался выяснить, кто и где занимается нетрадиционными проблемами, а теперь появилась реальная возможность заняться этим самому. Норберт Георгиевич сообщил, что доклад через месяц и что из Совета обещали прислать литературу.
— Однако, Константин Георгиевич, чтобы не терять времени, сходите-ка поройтесь в библиотеке, что там можно найти по этой теме.
На следующий же день я отправился в Государственную Публичную библиотеку. Я очень люблю работать в этой библиотеке. Она находится в самом центре Петербурга, в прекрасном старинном здании с широкими лестницами и высоченными потолками. В зале для научной работы, высокие стрельчатые окна которого выходят на садик с памятником Императрице Екатерине, стоит торжественная тишина, и шелест переворачиваемых страниц теряется в многоэтажной вышине зала. Пересмотрев все каталоги и проштудировав “Citation Index”, я обнаружил несколько статей в редких американских журналах и единственный экземпляр книги “Kirlian Aura” под редакцией Stenli Krippner в Москве в Ленинской библиотеке — центральной и крупнейшей библиотеке Советского Союза. На следующий день вечером я уже ехал в поезде в Москву и в 10 часов утра держал в руках вожделенную книгу.
Доклад на совещании прошел успешно. Помню, что я ужасно волновался и поэтому читал текст своего доклада по бумажке, не отрывая от нее глаз. Однако, когда начались вопросы, касавшиеся существа дела, я забыл о волнении и, как потом выяснилось, вполне толково на все ответил. После совещания Николай Дмитриевич Девятков подозвал нас троих — Петрова, Баньковского и меня, поблагодарил за проделанную работу, пожал мне руку и предложил заняться более серьезным изучением этой проблемы на кафедре. Естественно, этой работой занялась лаборатория Норберта Георгиевича.