«Энергия жизни». Человек будущего, воспитание родителей, часть 3

Лазарев Сергей Николаевич

Более или менее реальное представление об истории можно найти на страницах Ветхого Завета. Те, кто читает его в первый раз, поражаются обилию крови, смертей и насилия. Но для язычника это совершенно нормально. Для того чтобы хотя бы подсознательно верить в единого Творца и устремляться к Нему, язычнику необходимы постоянная боль, лишения, потери, насилие и смерть. Без этого принудительного механизма энергетика язычника застаивается и погибает. Благополучие и стабильность являются для него смертельными.

Эпоха Возрождения (а точнее сказать – Вырождения), начавшаяся в XIII – XIV веках в Европе, дала великолепный внешний расцвет искусств, ремесел, промышленности и все большее поклонение наслаждению. Сначала – самым возвышенным чувствам, потом – наукам, знаниям, таланту, цивилизации. Потом поклонение обратилось к еде, одежде и сексуальным удовольствиям. Потом секс назвали любовью.

Если разрушить фундамент, неизбежно

рухнет все здание. Отрекаясь от первой заповеди, человек неизбежно придет к нарушению всех остальных. Грех для него станет добродетелью. В христианстве говорится, что грех ведет к смерти. Христос говорил о том, что грех приводит к болезни. Сутью любого греха является утрата устремления к Богу, разрушение единства с Создателем. Это приводит и к утрате любви, и к постепенному опустошению главных запасов энергии, которые есть в душе каждого человека. Может быть, поэтому такая печальная статистика у французских женщин, особенно в крупных городах, где нравственность всегда была ниже, чем в деревне. «Кто знает?.. – думаю я. – Но, похоже, вселенский эксперимент, когда нарушаются главные заповеди, подходит к концу. И чем он завершится, приблизительно ясно. Достаточно перечитать Пятикнижие Моисея».

Я не сомневаюсь, что люди пройдут через разрушение старого сознания и выживут. Появится новое сознание, оно будет неразрывно связано с любовью. Новое мировоззрение не будет поклоняться сексу и благополучию. Женщины научатся любить и рожать. Но это, наверное, будет не сейчас, а чуть позже. Сейчас я пока вижу манекены, подвешенные за ноги, как символ того, что может быть в ближайшем будущем. «Не стоит драматизировать ситуацию, – думаю я, – все рождается, живет и умирает». Старая система мышления также умирает сейчас. Главное, чтобы вместе с идеями не умерли люди. Конец света может означать как прекращение старого мышления, так и прекращение этого мышления вместе с его носителями. Часто представители религии говорят о конце света как о физическом процессе, а это процесс в первую очередь духовный: все события сначала происходят на тонком плане и только потом – на физическом.

Я отвлекаюсь от этих мыслей и захожу в магазин. Любезный продавец, пожилой, колоритный мужчина, показывает мне все, что есть в наличии. Сорок минут я примеряю: отдаю ему то, что мне не подходит, а он приносит новые образцы. Замечаю одну особенность: все пиджаки крупных размеров не имеют талии. То есть те, кто шил пиджак, считают, что большой размер может быть только у брюхатого, растолстевшего мужчины. Я далеко не худенький, но в районе талии пиджаки на мне просто болтались. Кстати, заметил еще одну любопытную особенность: покрой многих пиджаков был весьма неважным, ткань бугорками топорщилась на плечах. Когда носишь пиджак несколько лет, ткань начинает растягиваться, провисать и теряет строгость очертаний. Красивую фигуру можно плохим пиджаком обезобразить. Я перемерил все и не смог найти ни одного подходящего пиджака. Тогда я отправился в другой крупный магазин, где, потеряв около часа, сумел найти только один достойный пиджак, но он был из шерсти. Ткань прекрасная, но слишком теплая. Стоил он 650 евро. Был бы он подешевле – я бы его взял. Про запас, на всякий случай. Но мне все-таки нужен был легкий, летний пиджак, и я, махнув рукой, ушел из этого магазина тоже.

Вечером решил поднять себе настроение. У портье в гостинице заказал билеты в «Лидо». Если кто не был, объясню.

«Мулен Руж» (то есть «красная мельница») – это знаменитое кабаре, в котором столики вокруг сцены расположены амфитеатром, а на сцене выступают лучшие артисты. То есть ресторан и цирк в одном флаконе. Несколько лет тому назад я был в «Мулен Руж», и мне там понравилось. Цирк, балет, иллюзионисты, опера, варьете, силовые упражнения, спектакль – все это прекрасно органически сочеталось. А когда в очередной раз раскрылась сцена, пол которой был стеклянным, то это произвело особое впечатление. Под стеклом располагался настоящий бассейн, в котором плавали удавы. Внизу, в воде клубками сворачиваются и извиваются огромные змеи, а над ними пляшут фантастически одетые женщины и мужчины. Надо отдать должное организаторам шоу: ощущение от этого зрелища было великолепным.

Портье вызвал такси и вручил мне билет. <<Лидо>> – это то же самое, что и «Мулен Руж», только находится на Елисейских Полях, то есть на улице, которая упирается в Триумфальную арку. За десять евро таксист домчал меня к всемирно известному аттракциону-ресторану. Есть мне не хотелось, поэтому я ограничился только шампанским. Кстати, там оно также называется «Лидо», и вкус у него отменный. «Лучите бы его заменили хорошим вином, – подумал я. – Мужикам шампанское пить вредно, как и пиво. Но по вкусу оно неплохое. Посмотрим, каким окажется шоу». И вот на сцену выходят дамы в нарядах из страусиных перьев.

Одно шоу сменяется другим, а радости нет. То ли у меня настроение было такое, то ли режиссер откровенно подхалтурил, но праздника на сцене создать не смогли. Местами – добросовестная работа, местами – профессионализм, иногда – неожиданные находки. Нету праздника. Это – как «заниматься любовью». А на самом деле секс есть, а любви нет. Тело трепыхается, сознание через глаза таращится на все вокруг, а душа не радуется. «Хорошо, хоть не плачет», – думал я, отпивая шампанское. Искусство умерло, а шоу осталось. И никто, похоже, этого не понимает. Еще бы, такое великолепие, такие вышколенные официанты встречают на входе. Одно слово – гламур. А внутри – пустенько. Искусство направлено на радость души, а шоу-бизнес – на радость тела, на то он и бизнес.

Я допиваю бокал с шампанским. Шоу закончилось. Я смотрю на лица выходящих из зала людей и на них тоже не вижу праздника. Завтра еще один день я проведу в Париже. А потом мне предстоит проехать около 1100 км до Барселоны, там можно будет остановиться на ночь.

А назавтра – опять ослепительный Париж. Небольшие кафе, в которых в основном пьют кофе с круассанами. Великолепная набережная, прогулки по которой вызывают у меня наслаждение. Великолепная архитектура Парижа поддерживается деревьями и парками. После Москвы, где безумная страсть к деньгам истребила значительную часть зелени, Париж выглядит очень уютно. В Москве гулять негде. В Питере можно гулять возле Невы и каналов. В Париже можно гулять везде. Я вспоминаю об этом через день, собирая свои вещи в гостинице. Мне нужно спуститься вниз к портье и спросить, каким образом двигаться в направлении Барселоны. Я не догадался купить карту Франции, но, думаю, по трассе двигаться на юг будет несложно. Мне главное – выбраться из Парижа, потому что здесь можно увязнуть еще на час-полтора, а мне нужно добраться до места до наступления темноты, поскольку я жаворонок, да еще и со слабеющим зрением – вечером машину вожу плохо. Вернее, испытываю дискомфорт и излишне напрягаюсь.

Кстати, пиджачок я все-таки в Париже купил. На следующий день после «Лидо» гулял по набережной Сены, а потом повернул к Лувру, чтобы пешком добраться до гостиницы. За Лувром повернул налево и обнаружил галерею с небольшими магазинами. В одной из витрин я увидел манекены с пиджаками, зашел внутрь, а там меня встретил продавец-араб, который немного говорил по-русски. Или, если быть точным, француз арабского происхождения. Он сказал, что здесь продают пиджаки самого высокого качества, но в 4—5 раз дешевле, чем в других магазинах. Мне приглянулся отличный пиджак хорошего покроя ценой 130 евро. И ткань, и фасон, и цена – все меня устраивало. Я потратил там всего десять минут, и мы расстались, довольные друг другом.

«Странная тенденция», – думаю я. Раньше, когда я бывал в магазинах Германии и Франции, из десяти вещей, которые я видел, восемь-девять были добротными и функциональными, а одна – больше для виду и рекламы. Пять лет назад в магазинах Берлина или Франкфурта реально мне хотелось купить только половину тех вещей, которые я видел. Сейчас – 10—15%. То есть вещи стали неудобными, нефункциональными. По форме все прекрасно. Надеваешь – не нравится. Вывеска осталась – ресторан ушел. Все деньги вкладываются в форму, в разнообразие. Форма есть, функции нет. Похожие процессы происходят и в одежде, и в искусстве, и в еде. Сосиски, в которых нет мяса. Колбасы, начиненные вкусовыми добавками, ароматизаторами, красителями, наполнителями. Упаковка, цвет, форма становятся при этом все лучше. Поклонение деньгам незаметно истребляет еду вместе с нашим телом, нашими чувствами, нашим восприятием мира. Пластмассовая еда, пластмассовые женщины, пластмассовое счастье. Неужели в этом заключаются блага цивилизации? Я отмахиваюсь от этих мыслей и подхожу к портье.

Сегодня мне надо быть в Испании, – объясняю я. – Как мне выехать из Парижа в направлении Марселя?

Мужчина разворачивает передо мной карту Парижа.

Марсель вам не нужен, – говорит он. – Сначала держите направление на Орлеан, а потом – на Перпиньян. Дальше указатели выведут на Барселону. От гостиницы езжайте в направлении Эйфелевой башни. После того как через туннель проедете под Сеной, пересекаете бульвар Сен-Жермен и идете по указателям на Орлеан.

Он показывает мне пару главных улиц, по которым я должен выйти к кольцевой. За ней уже нужно идти по трассе и следовать указателям. Я смотрю на часы – около десяти утра. Погода прекрасная, светит солнце. Я прощаюсь, выхожу на улицу и подхожу к машине. «Фольксваген гольф» – маленькая, но уютная машина. И багажник у нее достаточно объемный. Несколько маломощная, поэтому с места ее нужно трогать деликатно, подгазовывая. Но когда скорость наберет, идет плавно и аккуратно. А на трассе держится хорошо, и ехать на ней одно удовольствие. Итак, направление известно – Орлеан. Солнце должно быть слева, поскольку я еду на юг.