Энси - Хозяин Времени
Шрифт:
И с этого момента дела приняли странный оборот.
4. Про фотки, симптомы гриппа и обмен жвачкой в Коридоре Жизни
Не много наберется в моей жизни эпизодов, в которых я действовал словно вдохновленный свыше. Как, например, в тот раз, когда разослал по всей школе эсэмэски, прося сообщить Хови, что у него штаны задом наперед. После того как его отвело в сторону с дюжину человек, Хови психанул, пошел в туалет и повернул штаны задом наперед.
Вот это я называю истинным вдохновением.
Идея отдать
Я настиг Гуннара в коридоре на переменке между третьим и четвертым уроком и вручил документ о передаче ему лишнего месяца жизни, подписанный и заверенный по всем правилам.
Гуннар прочитал и так посмотрел на меня, что мне стало слегка не по себе. Такой взгляд от парня, в общем коридоре на глазах у всех...
— Энси, — промолвил он, — я не нахожу слов, чтобы выразить тебе свою признательность.
Вот и хорошо. От слов я бы расчувствовался настолько, что это непременно привлекло бы внимание Дьюи Лопеса, школьного фотокорреспондента. Дьюи умеет подлавливать людей в самые неловкие моменты — например, как тогда, когда он щелкнул звезду школьной команды по футболу Вуди Уилсона рыдающим в раздевалке после первого в том сезоне проигрыша. На самом деле Вуди ревел оттого, что долбанул с досады кулаком по своему шкафчику и сломал три пальца — но об этом все забыли, и во всеобщей памяти остался лишь снимок. Вуди заклеймили прозвищем «Плакса Вуди», которое, по всей вероятности, прилипнет к нему до конца жизни наподобие бумажки с надписью «Дай мне под зад».
Так мы и стоим — Гуннар и я, вполне созревшие для унизительного щелчка Кодака, и тут вдруг Гуннар находит слова. Лучше бы он их не находил.
— Как сказал однажды Льюис Кларку: «Тот, кто готов отдать жизнь за друга, стоит дороже всей Луизианы» [4] .
Я застыл. Как бы он случаем не полез ко мне с объятиями! Что, если поблизости нарисуется Дьюи, и тогда ко мне навечно приклеится прозвище «Энси-голубенси»?!
Но Гуннар обниматься не стал. Вместо этого он снова вчитывается в бумагу и заявляет:
4
Мерриуэзер Льюис и Уильям Кларк возглавили в 1804-1806 гг. сухопутную экспедицию через всю территорию США из Сент-Луиса к тихоокеанскому побережью и обратно. Покупка Луизианы у Франции (1803 г.) обошлась США более чем в 23 млн долларов.
— Вот только ты не уточнил, какой именно месяц отдаешь.
— Чего?..
— Ну, понимаешь, ведь месяцы — они разные. В сентябре тридцать дней, в октябре тридцать один, не говоря уже о феврале.
Надо признать, я слегка офигел, но это ничего, с офигением я управляться умею. Собственно, оно для меня — состояние вполне нормальное. Пожалуй, я готов согласиться с практичным
Я быстро посчитал на пальцах:
— Тебе осталось шесть месяцев, так? Седьмой будет май. Значит, я отдаю тебе май.
— Здорово! — Гуннар шлепает меня по спине. — Мой день рождения как раз в мае!
И тут откуда-то из подпространства материализуется Мэри-Эллен Маккоу, выхватывает у Гуннара бумагу и спрашивает:
— Что это?
Да будет вам известно: Мэри-Эллен Маккоу — королева бруклинских сплетен среди несовершеннолетних. Она постоянно начеку, вынюхивая что посочнее да погрязнее; а поскольку носяра у Мэри размером с Род-Айленд, то и чутье у нее лучше, чем у бладхаунда. Уверен — она знала про болезнь Гуннара; мало того — скорее всего, это она и разнесла информацию о ней по всему Нью-Йорку и, возможно, части Нью-Джерси.
— Отдай! — требую я, но она отдергивает руку с листком в сторону — не достанешь — и читает. Затем смотрит на меня так, будто я пришелец с другой планеты.
— Ты отдаешь ему месяц своей жизни?
— Да. И что?
— Ты продлеваешь отпущенный Гуннару срок? Энси, какой же ты лапочка!
Тут я фигею окончательно. Никто и никогда еще не называл меня лапочкой, тем более Мэри-Эллен Маккоу, от которой в жизни доброго слова не дождешься. Может, так она пытается меня оскорбить? Но, судя по выражению ее лица, она говорит искренне.
— Какая прекрасная идея! — продолжает восторгаться Мэри-Эллен.
Я пожимаю плечами.
— Всего лишь бумажка.
Но кому я пытаюсь втереть очки? Эта бумажка уже не просто бумажка. Мэри-Эллен поворачивается к Гуннару и по-мультяшному быстро-быстро хлопает ресницами:
— А можно я тоже подарю тебе месяц своей жизни?
Я вглядываюсь, не насмехается ли она. Но нет, ничего подобного.
Гуннар, ошеломленно-польщенный, одаривает ее взглядом типа «пропадай-все-пропадом» и говорит:
— Конечно, если ты этого хочешь.
— Заметано, — произносит Мэри-Эллен. — Энси, пиши контракт.
Я ничего не отвечаю, потому как еще не вышел из столбняка.
— Не забудь указать, который месяц, — напоминает Гуннар.
— И, — добавляет Мэри-Эллен, — обязательно уточни, что этот месяц должен быть взят из конца моей жизни, а не откуда-то из середины.
— Да как он может быть взят из середины? — осмеливаюсь спросить я.
— Мало ли как... Кома там или еще что? Неважно, главное — даже символический жест не должен оставлять лазеек для злоупотреблений, правильно?
Вот это логика. Разве ж мне с такой тягаться?
— Ну и как оно там было, у Умляутов?
В обеденный перерыв Хови и Айра истерзали меня расспросами — словно я не у Умляутов побывал, а в доме с привидениями.
— Там, небось, ногу некуда поставить — кругом одни лекарства? — спросил Хови. — Вон моему дяде пришлось делать пристройку к дому для своего «железного легкого» — оно у него размером с автомобиль.
— Не, ничего такого я не видел, — ответил я. — Не того типа болезнь.