Эобара
Шрифт:
Леонид вернулся в прихожую и ещё раз оценил последствие своего «транса» в виде безобразного чёрного пятна на полу, после чего покосился на себя в зеркало. Рубец, переставший болеть, был на месте – только теперь Леонид явно видел в нём отпечаток трёх пальцев
– Может, ты всё-таки что-то употребляешь? – спросил Леонид, вспомнив последний разговор с Надей, затем пошёл на кухню.
Щёлкнувший выключатель чайника вернул немного душевного покоя, а сигарета, выкуренная прямо на кухне – несколько успокоила нервы.
Мимолётное желание позвонить брату и попросить найти
Скорбно покосившись на часы, Леонид в рассеянно потряс банку с растворимым кофе – после визита брата гранул осталось на донышке. Он очень сомневался, в том, что сможет заснуть, и главное, в том, что будущий сон станет отдыхом, а не заполненным призраками кошмаром, логически проистекающем из недавнего видения.
Забранный из ванны, остудившийся пятак выглядел абсолютно таким же, как и до происшествия. Леонид посмотрел на монету, и чуть было не начал вновь крутить её между пальцами – опомнился в самый последний момент.
Хватит с меня… всего этого – решил он и убрал пятак в карман. Было ли видение вызвано монетой? Почему она так нагрелась? Что это всё значит? – тщетно искать ответы на эти вопросы он мог и завтра, а сейчас…
Спать или не спать? – с трудом сдерживая зевок, спросил сам себя Леонид.
В итоге он так и заснул, сидя на кухне и подложив банку с кофе под голову.
Разбудил его телефонный звонок. Было пять минут пятого. Осоловевший после сна в неудобной позе, Леонид удивлённо уставился на номер. Звонили из реанимации 5-й хирургии.
Опять что ли у нас дежурная трубка сдохла? – предположил Леонид. – Вот и звонят на первый найденный номер! – Он почувствовал, как внутри нарастает раздражение:
– Алло. Я сегодня не дежурю, сейчас продиктую наш городской, – ответил он скороговоркой.
– Лёня, стой, я по другому делу, – ответил знакомый доктор из хирургической реанимации… Гена… или Жора, – Леонид не помнил. – Тут такое дело… – на этих словах, он почувствовал, как где-то в глубине тела у позвоночника неторопливо заворочался какой-то мокрый слизняк. – У тебя есть брат Борис?
Слизняк заполнил всё тело и сдавил глотку:
– Что с ним?
– Жив, не беспокойся, – ответил Гена-Жора. – Его только что из операционной к нам перевели.
– Что с ним?! – крикнул Леонид, одновременно пытаясь надеть ботинки.
Реаниматолог на том конце трубки задумчиво откашлялся и, наконец, неуверенно ответил:
– Э-мм, знаешь… такое ощущение, что ему пытались отрезать голову. Он сейчас стабилен, но вообще… Приезжай. На месте поговорим, – Гена-Жора повесил трубку.
Пока Леонид ехал на такси в клинику, ему успели позвонить Паша-водитель и сиплый мужчина, представившийся капитаном полиции.
Глава 7 Страхи. Старые и новые
1. 1881 год
Отец Петра с детства
Отец не сдавался. Он хватал в охапку захлёбывающегося слезами сына и, сжав крепко-крепко, упорно сажал на спину старого, практически слепого Инцината. И, что бы мальчик ни делал, как бы не пытался высвободиться, плюясь и пытаясь цапнуть отца зубами, ничего не помогало. Отец держал намертво.
Так же, как держало его сейчас Чудовище, ворвавшееся в комнату и завалившее Петра на пол в нескольких метрах от спасительного окна. В нос бил отвратительный кислый запах, а два нечеловеческих глаза – оранжево-фиолетовых, без зрачков и радужки, смотрели на жертву и одновременно сквозь неё, куда-то значительно дальше и глубже.
По сравнению с собой в детстве, Пётр значительно возмужал, а скорее раздобрел, но все его силы были ничтожны по сравнению с той мощью, с которой Чудовище давило на него, прижимая к полу руками и ногами – холодными и слишком твёрдыми для того, чтобы быть человеческими.
Рот… нет, не рот, пасть, щетинящаяся сотней мелких зубчиков, распахнулась и что-то длинное и тёмное – похожее на хоботок комара, только в десятки раз толще и длиннее, начало медленно выдвигаться оттуда.
Пётр кричал как оглашённый, но никто не спешил к нему на помощь. Судя по всему, другие обитатели меблированных комнат в ужасе попрятались, стоило только им услышать грохот выбиваемой двери и вопли Петра.
Жалкие трусы! – Он не испытывал иллюзий на тему того, что другие жильцы могли бы справиться с Чудовищем, но, они могли хотя бы отвлечь его и дать Петру время, чтобы спастись бегством.
А потом, в голову Петра внезапно пришло непонятно откуда взявшееся понимание – никто в доме ничего не слышит.
Хоботок, растущий из глубины оскаленного рта: омерзительный, тёмно-коричневый, покрытый волосиками и какой-то слизью неумолимо опускался ниже и ниже, целясь прямиком в шею Петра, словно намереваясь оставить поцелуй на бледной, залитой потом коже…
Если бы не шок, в котором пребывал Пётр, он бы возможно заметил некую иронию судьбы: именно так, придавливая своим весом, он предпочитал «общаться» с симпатичными служанками…
Хоботок был уже совсем близко…
…острая боль, которую тотчас же сменилась зверским холодом, побежавшим, поскакавшим по всему телу от раненой шеи; всхлип, будто бы из полупустой ванны вытащили затычку и окончательно перешедший на визг крик Петра, отчаянно дёргающегося под убивающим его Чудовищем.
Последовал ещё один острый укол боли, и хобот вышел из раны на шее: теперь уже не тёмно-коричневый, а тёмно-красный. Хватка Чудовища ослабла и, высвободив обе руки, Пётр оттолкнул от себя убийцу. Чудеса, но ещё недавно казавшееся стотонным чудовище, отлетело от него в сторону с поразительной лёгкостью. Из пасти с торчащим хоботком раздался странный звук – то ли плач, то ли хохот.