Эоловы арфы
Шрифт:
— Господа! В клуб рвется толпа неизвестных людей! Нападение!
Все бросились в двери. Тернер положил на стол кий с очевидным намерением присоединиться к большинству.
— Сударь, — спокойно сказал Энгельс, — партия начата. Ваш удар.
— Да, но если там нападение… — промямлил Тернер, нехотя беря кий.
— Какое еще нападение! Просто поскандалили пьяные. Кому нападать-то?
— Кому? — под внешним спокойствием и хмелем у Тернера, оказывается, тоже, как у всех, таился страх. — Разве вы не слышали, что в городе начинают пошаливать?
Он ударил, да так неловко, что шар перелетел через борт.
— Кто же это? — добродушно спросил Энгельс.
— Известно кто — рабочие наших фабрик.
— Конечно, у них есть основание желать разнести в щепки наш клуб. Я думаю, они это могут и осуществить. Но невероятно, чтобы рабочие решили сделать это именно сегодня, когда я впервые выигрываю партию у короля манчестерского бильярда и имею шанс содрать с него десять фунтов.
Тернер, который поначалу, казалось, все больше и больше хмелел, теперь стал совсем трезвым. Он взял себя в руки и положил два отличных шара: один — красивейшим дуплетом в среднюю лузу, другой, висевший над угловой лузой, — труднейшим абриколем, ударом кия в биток, стоящий у самого борта. Да, это был все-таки подлинный мастер! Теперь у него стало больше очков. И тому и другому до победы могло хватить одного шара. Тернеру достаточно было забить любой шар с цифрой не ниже шести, Энгельсу для победы требовалось десять очков. На поле оставался лишь единственный шар, который мог дать ему победу одним ударом, — шар с цифрой "один", так называемый туз, имеющий одиннадцать очков. Энгельс понимал, что если предоставить противнику хорошую возможность для удара, то он, конечно, возьмет свои шесть очков, и все погибло. Надо было решать дело сейчас. Где туз?..
— Между прочим, ваше величество, — медленно говорил Энгельс, медленно обходя стол, — ваш знаменитый собрат и коллега Карл Девятый в ночь на двадцать четвертое августа 1572 года играл в Лувре на бильярде, когда услышал звон колоколов, призывавший католиков бить гугенотов. То была, как вы помните, Варфоломеевская ночь.
— О, господи! Какие мрачные сравнения! — без тени шутки воскликнул Тернер, опасливо поглядывая на открытую дверь и прислушиваясь к звукам в зале. — Меня, как я вижу, вы хотели бы видеть в роли не короля, а гугенота…
— В ту ночь, — как бы в пространство произнес Энгельс, принимая стойку для удара, — в Париже было убито около двух тысяч гугенотов.
— Перестаньте, господин Энгельс, — нервно передернул толстыми плечами Тернер.
— А потом еще тридцать тысяч в других городах Франции…
— Вы слышите? — всполошился Тернер, указывая кием в сторону зала. Там опять что-то началось. Пойдемте отсюда!
Энгельс ударил, и неудачно. "Все пропало! — с досадой подумал он. Сейчас этот тип врежет шар с цифрой "восемь", и мне придется платить".
— Пойдемте отсюда! — повторил Тернер.
— Сэр! Я не узнаю вас, — усмехнулся Энгельс. — Или я действительно играл не с мужчиной, а с евнухом? Бейте, ваш черед. Мы уйдем отсюда только после того, как закончим партию.
Тернер прицелился. Теперь ему хотелось не столько выиграть, сколько быстрее закончить игру. Он прицелился, конечно, в удобно стоявший восьмой шар, и прицелился тщательно, но руки у него, видимо, дрожали, он потерял
— Да, сударь, — Энгельс опять пошел вокруг стола, изучая положение на поле, — было убито за несколько дней около тридцати пяти тысяч гугенотов.
— Да к чему вы все это? — не вытерпел Тернер.
— А к тому, милостивый государь, — Энгельс выбрал позицию для удара, — что политические страсти и классовая ненависть гораздо сильнее страстей религиозных.
Раздался топот ног, и в бильярдную вбежал бледный бармен.
— Господин Энгельс! — задыхаясь, проговорил он. — Там ломится в дверь толпа озверевших рабочих. Они убили швейцара… Вы тут единственный трезвый человек, вы тут единственный, к кому у рабочих нет ненависти… Подите поговорите с ними… Спасите нас!
Тернер бросил кий и кинулся к двери.
— Назад, евнух! — Энгельс одним прыжком догнал беглеца, схватил за плечо и крутанул в направлении бильярдного стола. — Я вам сказал, что вы не уйдете, пока мы не кончим партию. Ваша попытка к бегству тем более позорна, что ход мой. Я завтра же поставлю перед правлением клуба вопрос о вашем исключении из членов за такое недостойное поведение… И вы, Харпер, обождите. Я сейчас.
Туз стоял крайне неудобно; неудобно, почти у самого борта, стоял и биток. Энгельс примерился и так и этак. Положить туза можно было лишь сложнейшим триплетом в среднюю лузу. А триплет за всю жизнь Энгельсу удавался не более четырех-пяти раз. Но надо, надо!.. Ударив, Энгельс закрыл глаза и, как ему показалось, очень долго не открывал их. На самом деле он открыл их почти тотчас и увидел, как туз резко ударился о борт, отскочил к противоположному и от него — мягко и точно — в лузу!
Энгельс подбросил под потолок кий и торжествующе хлопнул в ладоши.
— Гоните, сэр, десять фунтов! — воскликнул он, жалея, что лишь один Харпер видит поверженного короля.
— У меня нет денег, — проговорил бледный Тернер.
— Что?! — взревел Энгельс, монокль выпал у него из глаза и повис на шнурке. — У вас нет денег, а вы начинаете игру? Да еще на такую ставку? Ваше величество, самое малое за это бьют по физиономии!
— Я был уверен, что выиграю, — лепетал Тернер.
— Ах, вы были уверены! — Энгельс, как видно, для острастки перехватил кий подобно дубинке, тяжелым концом вниз, и угрожающе двинулся на Тернера. — Даже Карл Девятый не был уверен в исходе Варфоломеевской ночи…
Харпер, видя, что дело может кончиться крупным скандалом, и желая скорее заполучить Энгельса, примирительно сказал:
— Бывает, господин Энгельс, со всеми случается… Я заплачу вам десять фунтов. А господин Тернер потом мне отдаст, — вынув из кармана два пятифунтовика, он протянул их победителю.
— Ни в коем случае, господин Харпер, я не приму эти деньги из ваших рук. — Энгельс поставил кий и глубоко засунул руки в карманы. — Пусть Тернер возьмет их у вас и передаст мне.
Мгновение помешкав, Тернер схватил деньги Харпера и торопливо сунул Энгельсу. Но тот не спеша, внимательно оглядел всю фигуру дрожавшего от нетерпения и страха Тернера, наслаждаясь этим зрелищем, и лишь потом взял деньги.