Eozoon (Заря жизни)
Шрифт:
Времени до назначенного к отъезду дня оставалось немного, и откладывать свое решение в долгий ящик было невозможно.
Один только день позволил себе отдохнуть профессор Мамонтов, чтобы обсудить лишний раз все детали предстоящей экскурсии, которую он намеревался предпринять в единственном числе, и собрать все необходимые для этой экскурсии принадлежности: топор, нож, револьверы и съестные припасы.
Профессор Мозель не мог скрыть своего удивления, когда увидал своего знаменитого коллегу, вооруженного вышеозначенными принадлежностями, зашедшего к нему в палатку, чтобы проститься, сообщить о своем намерении в последний
Мозель не противоречил.
Он пожал руку своему товарищу и, стараясь сохранить внешне спокойный вид, весело сказал:
— Ну, желаю вам удачи на этот раз. Вы вполне заслужили ее. До скорого свидания, дорогой друг!
Мамонтов ушел.
С ван ден Вайденом он умышленно не попрощался, предчувствуя, что старик, узнав о его намерении, тайно последует за ним, вопреки его воле.
На третий день он достиг уже Буйволовой расселины, которую, следуя методу мистера Уоллеса, избрал исходным пунктом своего путешествия.
Достичь же той полянки, на краю которой протекал ручей, в песке которого был найден профессором Мамонтовым дневник мистера Уоллеса, было делом необычайно простым и легким.
Проторенная им в прошлый раз тропинка еще не успела зарасти новой паутиной папоротников и мхов, к тому же Мамонтов, прошедший военную школу, хорошо владел наукой топографии местности и легко и быстро ориентировался в совершенно незнакомых местах.
К вечеру третьих суток Мамонтов, как и в первый раз, пил уже воду ручья.
Но куда надлежало двигаться дальше? Вот в чем был почти неразрешимый вопрос.
И вдруг Мамонтова осенила счастливая мысль. И как это раньше она не пришла ему в голову? Ведь ясно: если в этом ручье был найден дневник мистера Уоллеса, то, следовательно, это и есть тот самый ручей, который катил свои волны и через владения племени человекообразных существ. Следуя по его берегу, Мамонтов неминуемо должен был достичь той площадки, на которой разыгралась трагедия мистера Уоллеса!
Но легче было это сообразить, чем поступить согласно этому соображению! Полянка, на которой находился Мамонтов, была обнесена кругом стенами лиан такой крепости, о которой не мечтали белые люди, сооружая стены своих жилищ. Приходилось действовать топором, ножом, но — другого выхода не было. Несмотря на все поиски подземных ходов, о которых предполагал мистер Уоллес, Мамонтов решительно ничего не обнаружил. Земля на поляне была всюду плотно и крепко утрамбована.
Итак, в ужасном предчувствии, что ему не хватит сил на столь титаническую работу, Мамонтов принялся за дело.
В том месте, где ручей скрывался в змеевидных сплетениях лиан, Мамонтов опустился на колени и принялся вырубать одну ветку за другой. Кто знает упругость и крепость лиан, тот поймет, что это был за труд!
К заходу солнца отверстие было уже настолько глубоким и широким, что можно было проползти в выдолбленном коридоре несколько шагов.
Но крайняя утомленность и мгновенно наступившая темнота заставили Мамонтова отложить работу до утра. Разведя большой костер, чтобы отпугнуть диких зверей, Мамонтов с наслаждением закусил захваченными с собой консервами, не утоляя своего голода вполне, в целях экономии пищи: он совершенно не знал, сколько времени ему придется пробыть еще в лесу.
Подбросив сучьев
Сперва погасла папироса, и у Мамонтова не хватило силы зажечь ее. Он ее выплюнул изо рта. Потом, как это всегда бывает с очень утомленными людьми, он перестал думать, дыхание стало ровным и глубоким, и всепобеждающий сон, совершенно против его воли и совершенно незаметно для него, скован его тело и погрузил его сознание в таинственный мрак…
Кто-то поднял огромное тело Мамонтова, — так легко, будто это была высохшая соломинка, в то время как кто-то другой осторожно стягивал у него на затылке узел какой-то ароматной тканью, всеми силами стараясь не втянуть в этот узел его густых, седеющих волос, чтобы не причинить пленнику неприятного ощущения или боли.
Мамонтов проснулся мгновенно и принужден был убедиться в том, что его несут, осторожно и бережно, как ребенка, на нечеловечески сильных, несгибающихся, вытянутых руках.
И он испытал то же ощущение опускания и подымания по ступеням, которое испытал некогда мистер Уоллес.
Его несли больше часа. За все это время ни Мамонтовым, ни его носильщиками не было проронено ни единого звука.
Наконец его плавно и осторожно опустили на землю и тотчас же сняли повязку с его глаз.
Мамонтов приподнялся сперва на локте, потом сел.
Достаточно было беглого взгляда, брошенного им по сторонам, чтобы убедиться в том, что он находится на той площадке племени человекообразных обезьян, которую описал в своем дневнике мистер Уоллес…
Их было около двухсот душ, окруживших площадку правильным четырехугольником.
Молчание никем не нарушалось.
Прямо перед профессором находился спуск в таинственное подземелье, из которого десять лет тому назад явилась в обезьяньей шкуре леди Лилиан ван ден Вайден ошеломленному взору мистера Уоллеса.
Единственная досада, неприятно донимавшая ученого, было сознание, что он не обладает удивительным футляром, в котором могли бы сохраниться его записи, если не столь романтичные, сколь они были у мистера Уоллеса, то уж во всяком случае куда более ценные с научной точки зрения. Записывать что бы то ни было не имело смысла: если его убьют — это окажется пустым занятием, если он увидит еще один раз хоть на полчаса кого-нибудь из своих коллег — он сумеет им передать все виденное здесь.
И… тем не менее, — такова вера в жизнь у человека, — профессор достал из кармана свой походный фотографический аппарат и произвел им несколько снимков человекообразных существ.
Даже такому ученому, как он, необходимы были реальные доказательства того, что он, в случае возвращения к людям, должен был рассказать им.
Слишком невероятно было его открытие!
Профессора поразило, с каким доверием эти гиганты относились ко всем его действиям.
Ведь на опыте мистера Уоллеса они могли научиться не верить белому человеку. Однако фотографический аппарат, который они легко могли принять за огнестрельное оружие, нисколько не смутил их, и никто из них не сделал попытки отнять его у профессора.