Эпитафия шпиону. Причина для тревоги

Амблер Эрик

Он был чисто выбрит, в темно-зеленом пальто и зеленой альпийской шляпе, но главное — лицо. Щеки стали круглее, а верхняя губа как-то странно выдавалась вперед, нависая над нижней.

Залесхофф передавал чемодан стоящему на платформе носильщику, затем повернулся ко мне и взглядом указал на чемодан у моих ног. И сошел с подножки. Я подхватил чемодан и направился к выходу.

Еще один носильщик с надеждой смотрел на меня. Чемодан оказался тяжелым, и мне пришлось ухватиться за поручень, передавая его носильщику. В следующее мгновение я едва не уронил чемодан ему на голову — по обе стороны от носильщика

лицом к поезду стояли два чернорубашечника.

Мое замешательство длилось лишь долю секунды! Мозг работал быстро. Я увидел, что их ладони лежат на рукоятках «маузеров», поэтому поворачивать назад смысла нет. Они выстрелят мне в спину, а если и промахнутся, на противоположной стороне меня будут ждать другие. Удалось ли Залесхоффу пройти мимо них, или его уже арестовали?

Носильщик подхватил чемодан, и я спустился на платформу. Потом случилось невероятное. Чернорубашечники смотрели мимо меня, на поезд. Я замер, не веря своим глазам.

— Куда, синьор? — спросил носильщик.

Я в изумлении приоткрыл рот. Потом взял себя в руки и пробормотал:

— В камеру хранения.

На дрожащих ногах я шел за носильщиком по платформе. У выхода из каждого вагона стояли по два чернорубашечника. Когда вагоны третьего класса покинули все пассажиры, чернорубашечники в сопровождении офицера вошли в поезд. Из окон высовывались головы — оставшиеся люди сообразили, что происходит нечто необычное.

Впереди я увидел Залесхоффа, следовавшего за носильщиком; оба исчезли за дверью, ведущей на улицу. Перед дверью стояли еще три чернорубашечника. Я шел прямо на них. Мне не давали покоя мои ботинки. При соприкосновении с асфальтом они издавали гулкий стук. Я впервые обратил внимание, что один ботинок скрипит. Чтобы отвлечься, я стал разрабатывать план действий на тот случай, если хозяин чемодана выглянет из окна вагона и узнает свои вещи. Такой большой и дорогой чемодан очень приметен. Обратиться в бегство или попробовать держаться нагло? Нет! Тогда они заметят мой акцент. Могут попросить паспорт, и…

До выхода оставалось несколько ярдов. Чернорубашечники повернулись в мою сторону. Вне всякого сомнения, один из них смотрел на мои ботинки. Охваченный паникой, я не мог понять, то ли я подхожу к ним, то ли они двинулись вперед, намереваясь меня схватить. Ноги стали непослушными и неловкими, как в снегоступах. Инстинктивно я сместился в сторону, чтобы шедший впереди носильщик оказался между мной и чернорубашечниками. Он прошел мимо охраны. Мышцы ног у меня напряглись. Чернорубашечники смотрели на меня. Я почти поравнялся с ними и отчетливо видел детали мундиров, фактуру черной ткани, черную кожаную кобуру и сверкающую латунную кнопку ее клапана. Я ждал, что рука в черном преградит мне дорогу. И приготовился разыгрывать этот фарс до самого конца. Изобразить возмущение. Не отдавая себе отчета, я презрительно скривился. Через секунду чернорубашечники остались позади.

В первое мгновение я не мог поверить в удачу и продолжал идти, ожидая, что крепкие пальцы стиснут мои плечи и поволокут назад. Но никто меня не остановил. Опомнился я у окошка камеры хранения; передо мной стоял носильщик, ожидая чаевых. Я сунул руку в карман и достал первую же монету, которую нащупали пальцы. Носильщик удивленно посмотрел на то, что очутилось

у него на ладони, и я понял — к сожалению, слишком поздно, — что совершил ошибку. Дал ему десять лир. Он меня запомнит.

Раздраженно отмахнувшись от благодарностей, я повернулся, чтобы уйти. И тут меня окликнул служащий камеры хранения. Оказалось, я забыл квитанцию. Я взял листок и, обливаясь потом, вышел к путям.

Залесхофф уже ждал меня. Я рассказал ему о своей ошибке. Он пожал плечами:

— Ничего не поделаешь. Квитанцию из камеры хранения порвите и выбросьте. Я взял чемоданы, на которых есть бирки с фамилией и адресом. В конечном итоге их вернут владельцам. Теперь нам нужно позавтракать. Магазины откроются не раньше чем через час.

Когда мы устроились в кафе на некотором удалении от вокзала, пережитое волнение дало о себе знать. Я весь дрожал, от макушки до пят. Есть совсем не хотелось. Залесхофф сочувственно улыбнулся.

— Выпейте кофе, станет легче. Все было не так уж страшно. Не забудьте, что они искали двух парней в форме железнодорожников.

— Возможно. Но у меня поджилки тряслись.

— Ладно, теперь у нас куча времени. Можно немного расслабиться. Как только откроются магазины, мы купим туфли, две новые шляпы, две рубашки и пару маленьких чемоданов. А вам еще и очки. Маскировка не ахти какая, однако уверенности придаст. Переоденемся где-нибудь в туалете, а вещи, которые на нас, спрячем в чемоданы. Потом купим билеты — как обычные, добропорядочные граждане — до Виченцы. К вечеру нам нужно попасть в Удине.

— Если нас не схватят здесь. — Я заметил, что его лицо снова приняло обычный вид. — Что вы проделали со своим лицом?

— Разорвал носовой платок на несколько частей и скатал маленькие тампоны вроде тех, что кладет в рот зубной врач. Сунул за щеки. Меня чуть не вырвало, пока я шел по платформе. А еще я немного подбрил брови. — Он встал. — Подождите минутку, хочу купить газету.

Когда он вернулся, я успел сделать несколько глотков кофе и немного остыл — как психологически, так и физически. Вид у Залесхоффа был серьезный.

— Что случилось?

Он протянул мне газету. Синеглазый носильщик не соврал — к моему описанию прибавили описание Залесхоффа. Предполагалось, что мы все еще в окрестностях Тревильо. Однако газета вышла несколько часов назад.

— Не понимаю, — сказал я, — каким образом это ухудшает наше положение.

— Не ухудшает. Но меня волнует то, о чем они не написали.

— Например?

— Там, внутри, кое-что может вас заинтересовать, — промолвил Залесхофф. — Третья страница, вторая колонка сверху.

Я нашел заметку, о которой он говорил. Короткий абзац под заголовком «Полиция предполагает самоубийство».

Там сообщалось следующее:

Милан, пятница.

Поздно вечером позади дома на Корсо ди Порта-Нуова была найдена женщина. Она получила серьезные травмы, по всей видимости, выпав из окна пятого этажа. По дороге в больницу женщина умерла. Слуга, Риккардо Фиабини, опознал в погибшей синьору Вагас, жену генерал-майора Дж. Л. Вагаса из Белграда, хорошо известного в музыкальных кругах. В данное время генерал находится за границей.