Эпизоды одной давней войны
Шрифт:
Вот это улов, вот это урожай! Старик сам вышел им навстречу. Годы молчания и затворничества, годы мучений юности и зрелости сказываются в самоуверенности его преклонного возраста. Слишком часто затыкал себе рот, слишком долго молчал в тряпочку, вот и обрушил теперь на послов империи-соперницы весь свой фантазийный пыл. Им довольно интересно расставлены акценты: три мира, первый - Древний Рим, второй - Византия и третий - новый, мир будущего - они, католицизм. Если Византия начнет искать контактов с древним Римом и пойдет с ним, она проиграет, хочет сохранить себя - пусть идет с ними, пока им это выгодно самим. Но стоит им вырваться своими силами, пока Византия там возится с отмирающей античностью, они обойдутся без Византии и тогда уже поступят с ней с позиции победившей силы,
Хорошо, послы запомнят - существенный пункт; послы невольно цепляются за бородушку, перебирают ее густые волоски. Но их деятельность не ограничивается визитами к папе. Пока ведутся еще только предварительные переговоры и готовятся черновые варианты соглашений, они - свободные люди, не скрепленные никакими обязательствами, совсем не против каких-то иных дополнительных каналов и за плечами у папы и его агентов по своей инициативе вырабатывают план-дубликат. Для них папино проектанство пока не реально, они трезвые люди и, даже если не хотят, обязаны, как облаченные высоким доверием, жить сегодняшним днем. А сегодняшний день определяет сегодняшняя власть: Амалазунта при своем Аталарихе - формально, а фактически он при ней, значит: Амалазунта, Аталарих, старейшины - расстановка сил.
Бесконечно комбинируют они различные варианты. Чем плох, например, такой: выгодные соглашения со старейшинами, хорошая подножка католицизму, влияние которого Юстиниан явно занижал, и окончательная победа над ним, слияние империй в будущем и перенесение административной и вероисповедальной столицы в Константинополь. Действительно, почему, пока он так молод, не сбить его с ног, не нанести, поверженному, смертельного удара? Почему надо помогать тому, кто так высоко мнит о себе? Надо хорошо взвесить его силы и свои. Или он слаб и боится удара и весь расчет делает на неосведомленность соперника - тогда бить сейчас, немедля, или он уже достаточно силен и все равно поднимется, и тогда лучше не бить, а договариваться.
С тайным курьером шлют они взволнованное письмо Юстиниану, им не хватает его головы, его трезвого ума, ему - их знаний положения на месте. Юстиниан не замедляет с ответом: злым шепотом - они сквозь строчки слышат этот шепот - он советует не соваться пока куда не следует, делать то, зачем присланы, но если случай представится - легкая игривость в тексте,- допускает.
Еще событие: их хочет видеть знатный человек Теодат, сын Амальфриды - сестры Теодориха, двоюродный брат Амалазунты. Александр к тому времени уезжает и они остаются вдвоем.
Желание Теодата понятно и ни у кого не вызовет подозрений. Он известен своей ученостью, так почему трем образованным и умным людям, которые больше всего в свободные часы ценят приятное общество и интересного собеседника, не встретиться и не поворковать в тенистом саду? Встречаются и воркуют.
Знатный гот обходителен и вежлив с гостями, потчует изысканными блюдами, по-римски возлежат на кушетках вокруг стола, отдыхают, купаются в закрытом бассейне - все удовольствия тела, после полудня ближе к вечеру, когда спадает жара, блещут ученостью.
Ни за столом, ни в бане не позволяли себе упоминания великих имен - не достойно, только теперь, к вечеру, в аллеях, полностью сосредоточившись на жизни души, единственной и неповторимой, на наслаждениях, смысл которых известен разве что непорочным ученикам Платона, вызывают к жизни святые дух и Менандра, Анаксагора, Фалеса, Гиппократа, Солона, Сократа - цвет древнегреческой философии. Хором ахают, вздыхают, восхищаются умом людей прошлого. Нет, теперь такого нет. Откуда?
Дружно ругают своих современников. Тот откровенный пошляк, продался и за золото пишет, тот - духовное ничтожество, с непомерным тщеславием выкарабкался в верхи и явно не соответствует своему положению - вся заслуга в карьере. Да какой он после этого философ! Лизоблюд, карьерист, осел закрался в философский огород, выгнать некому! Да, да, куда конь с копытом, туда и рак с клешней - нынче все так. Анатомируют современность перед совестью прошлого дня, не оставляют на ней неиссеченного, живого места.
– Зато чем менее мы славим потомков, тем больше славы
– О, да! Пытаются доискаться причины, почему современность так проиграла прошлым векам, и не находят. Пожилым людям вполне естественен факт неполноценности их времени перед прошлым. А сам Платон так не считал?
– Трудно сказать,- Теодат медлит, без всякого умысла, невольно подносит пилюлю.- Платон был слишком занят... Глотают пилюлю.
Дискутируют на вилле Теодата, в предместьях Рима. Некогда она принадлежала одному из сенаторов, пережила несколько нашествий, в том числе и вандалов, предававших все бессмысленному уничтожению, экспроприирована по закону молодой готской властью, передана Амальфриде, как поклоннице старины, в подарок Теодорихом. Мать отремонтировала ее так, что от прежнего стиля не осталось и следа. После ее смерти Теодат реконструировал дворец по старым проектам, которые разыскал в подвале.
– Ну как, нравится?
– Конечно.
Тогда они могут остаться здесь и жить сколько угодно - следует приглашение. Деметрий и Гипатий смущенно переглядываются: с превеликой радостью, только что подумает об этом папа. Ну раз дело за одним папой, беспокоиться не о чем - говорит Теодат - не такая уж он большая шишка. И еще: у них какое-то поручение к нему?
– Нет, ничего особенного, обычные теологические вопросы, возможно, еще не раз придется увидеться, прежде чем они придут к единым согласованным выводам. Объяснять не приходится, как это важно - выработать догмы молодого, захлестывающего мир учения. Однако обижать папу нежелательно. Пустяки - Теодат берется все уладить, послать человека с запиской от них - здесь простота нравов в некотором отношении: покровителей, как и друзей, меняют легко. Соблазн есть соблазн, философское вожделение оправдывает невинное вероломство, и они пишут записку и нижайше просят их извинить за отказ принять участие в завтрашнем обеде, потому как не поспеют к нему. Вот и прекрасно - Теодат берет записку из рук и зовет мальчика: отнесешь по адресу, мальчик бесшумно исчезает.
Папа не будет в обиде, он понимает, как всеядна и всепоглощающа нынешняя столица мира, которая ею и останется. Да, да,- подчеркивает повеселевший Теодат - заложенное когда-то заложено навечно.
– А не исчезнет ваш Рим, как Вавилон, как Египетское государство, как Месопотамия, которым тоже казались вечными свои судьбы?
– Нет, не исчезнет.- Теодат чуть кривит губу, и правая носогубная складка у него на лице обозначается чуть резче левой (выражение скептика - нос на боку). Разговор пошел в то русло, в какое хотелось вельможному готу. Секунду обдумывает ответ. Следовало бы удариться в патетику: дескать, он не отвечает за тысячелетия, но пока в Риме готы, а у власти готские вожди, древний город в безопасности,- но не слишком ли рано? Завтра он сделает новый заход, времени предостаточно, а пока увиливает в Тита Ливия и с жаром, в лицах передает два-три любопытных места из его сочинения.
Послы смеются, Теодат им нравится. Теперь им совсем не трудно добиться взаимопонимания, о чем бы не зашла речь. Конечно, можно спорить, например, о вечности столицы, они-то считают иначе, они считают, всему свое время, время приходит и уходит, но уходит не одно, а уводит с собой за руку или уносит на плечах, и унесет! Можно спорить, но в любом случае спор будет носить благожелательный, а в ином - созидательный характер. Не как с папой.
Наедине Теодат еще раз взвешивает ходы. Ему непонятна и очень смущает их игра с папой, не окажется ли он в дураках? Не должен. Теодат может оказаться в положении беглого раба только в одном случае, если узнает Амалазунта или его принципиальные сторонники по партии, которым преданность чужой земле (не родной - чужой) застилает глаза. Тогда можно принимать яд, резаться, колоться, вешаться, получать на выбор любое удовольствие. Но послы будут молчать в худшем случае, если они развяжут языки и разотрут его на жернове национальных интересов Италии, он после смерти разделается с ними заготовленной запиской к Юстиниану. Другое дело - сам Юстиниан растопчет неверного подданного ради хороших отношений с Амалазунтой - тогда он и выберет удовольствие.