Эпизоды сексуального характера
Шрифт:
То есть, как бы никто уже и не сомневался, что вопросы отношения к совести, морали и банальной законности мною для себя решены и более не стоят ни в какой форме. Имела ли место бурная радость с моей стороны? Да ее от меня вообще кто-нибудь видел? Нет, конечно, спасибо-спасибо, рукожмаки, по плечам хлоп-хлоп, в щеку чмоки-чмоки – это простая вежливость, не более. У меня, знаете ли, кролик, краб и птичка живут. Я же их за живых игрушек не считаю. А тут на тебе – заполучи нового члена семьи. Заботься о нем, развлекайся в меру сил и возможностей, извращенец ты старый, урод моральный. А мне, надо заметить, уже давно не семнадцать, как этой Мирославе.
Хуй ровесников не ищет – пошутили коллеги, узнав о полученном подарке. Завидуют, дурни. А чему тут завидовать? «Она у тебя хоть разговаривать умеет,
Разговаривать? Ха! Да Мирослава к своим семнадцати перечитала все от Достоевского до Кастанеды. Миллера цитирует, про Юнга часами рассуждает. Хорхе Борхес ей нравится, а Умберто Эко, почему-то, нет. От Булгакова плюется, Бодлера шарлит только в путь. И еще сотни других людей – писателей, музыкантов, актеров и режиссеров, о которых я только в википедии читал. Столицы всех государств строит по алфавиту, материкам, с юга на север, по часовым поясам и вообще как угодно. Как-то раз домой с бутылкой абсента пришел. Ой. Лучше бы я этого не делал. Такую историческую справку с гиперссылками получил, что захотелось себе горло перерезать. Разговаривать?! О чем с таким человеком можно разговаривать? Один раз меня Гумбертом назвала. Еле сдержался, чтобы не придушить ее ко всем херам.
Нет, конечно, если бы я знал, через сколько минут Мирослава мне объявит мат, то никогда бы не предложил ей партию в шахматы. Даже в шашки, даже в поддавки – везде проиграл. Какое уж тут доброе отношение? Если и оставалось во мне что-то человеческое, то оно взвыло на луну, поросло шерстью и выпустило когти и клыки.
Да спрашивал я, спрашивал, из какого ее эскорта свистнули. И про родственников спрашивал. Вот тут-то Мирослава затыкается. Идет на кухню и коктейли начинает творить или мясо жарить. И взгляд такой, будто отравить меня собирается.
Нервы на пределе. Приходится запираться, когда душ принимаю или в туалет иду. Пару раз дверь забывал закрыть, так Мирослава уже тут как тут, кошкой мурлычет. Я под одеяло – она туда же. Трется, спать не дает. Уже в дверь спальни замок врезал. Дело пахнет срывом. Дома как в тюрьме. Мирослава за каждым моим шагом следит. Смотрит задумчиво, улыбается. Я так долго не протяну. Только дружба с кроликом, птичкой и крабом спасает. Хотя, иногда мне кажется, что они с Мирославой спелись.
Уже две недели ухожу на работу, оставляя входную дверь открытой. Вдруг да сбежит? Пусть хоть с деньгами, хоть всю квартиру пусть обчистит – лишь бы сбежала. Или, может, украдут ее. Ах, мечты, мечты… Ну не могу же я сам девчонку просто так на улицу выгнать.
Комментарий №3
Водитель-дальнобойщик Петр Зиновьевич Датый, из интервью для газеты «Вечерняя Лобня»:
«Не подумайте, что я вообще имею в виду что-то такое. Я ничего такого, вообще-то, никогда не говорю. Тем более, в приличном обществе. Ну, при людях-то… вот. Но тут важно понимать, что я, так сказать, мужчина. И именно что как вышеупомянутый мужчина я имею свои, грубо говоря, объективные необходимости. Но не стоит на этом обостряться. Да, имею жену. Но тут нужно помнить, что я ее еще и люблю – все по закону и как у людей. А то, что вам там еще кто-то, не знаю, скажет – это все вранье чистой воды. Вы там себе так и запишите, что никакую Люську я вообще знать не знаю. Да даже если бы и знал – не в моем она стиле, да к тому же живет в Электроуглях. Представляете? В Электроуглях! Где я и где Электроугли? Так что про меня и Люську, уж не знаю, кто напридумал, но это курам на смех!».
Эпизод №3. Он, она и его жена
В минувшую пятницу под предлогом выпить кружечку глинтвейна по поводу мерзопакостности текущих погод к нам залетела коллега и подруга жены – Настя. Случайно ли, но глинтвейна оказалось в избытке, а игра в скрабл только разожгла жажду тепла и общения (даже при том, что я непременно выигрывал,
Настя со всеми подобающими «спокойныночами» и постельно-бельевыми атрибутами была уложена на вторую (и последнюю в резиденции) кровать.
Ночь оказалась безоблачной. Стены и потолок не жалея сил скрывали любые помутнения и сгустки на пыльном небосводе столицы. Однако утро принесло неожиданные проблемы. Традиционный утренне-субботний секс нам с женой пришлось совершить в санузле (или как там в камасутре называется эта поза, когда один партнер сидит на толчке, а второй лежит в ванной и интересуется «когда ты уже перестанешь вонять, а?»), дабы не потревожить сладость сна гостьи.
Трудности, в единоразовости которых не приходится сомневаться, даже трудностями не кажутся. Но за завтраком Настя подлила маслица в огонь. «Знаешь, Леночка», – сказала она моей жене, – «глядя на вас с глебандреичем, я подумала, что иметь собственного мужчину не так хлопотно, как я это себе представляла. Твой, к примеру, довольно тих, спокоен, не капризен, не слишком требователен – даже в ванной трахаться может. Ночью спит себе, не ссыт с балкона, не бежит за пузырем, почти не храпит. Похоже, мне пора пересмотреть свои взгляды».
«Настя!», – в ярости порыва моя жена не сумела скрыть или хотя бы минимизировать выпученность своих глаз. – «Что ты такое говоришь?! Что ты там переосмыслила?»
«Ах, да», – кивнула Настя своим мыслям, – «Если, конечно, у мужчин не холодеют пятки. А то я как себе представлю – ночью во сне наткнуться под одеялом на чужую холодную пятку. Бррр!!! Что может быть ужаснее?».
«Именно!», – воскликнула жена. – «Ты себе даже не представляешь!»
Я хотел что-то возразить, но был тут же увлечен женой в санузел на разговор. Оказалось, что жизнь Насти была довольно жестокой. Все сношения сексуально толка она осуществляла исключительно на нейтральных территориях: в лифте, кино, кафе, клубах и метро. Потому как до смерти боялась СПАТЬ С МУЖЧИНОЙ. Именно спать и именно с мужчиной. Сон Настя предполагала как исключительно личное пространство, в котором ничьей власти, кроме ее собственной, быть не полагалось. Я высказался в духе, дескать, к чему обобщения – процесс поиска не менее увлекателен, а раны, заживая, зудят весьма приятственно. Жена тут же меня заткнула, сказав, что Настя – единственная девушка, с которой ей – моей жене – хотелось бы «попробовать». Что я не имею никакого права отнимать у нее единственный шанс. Что я полностью виноват в том, что устоявшиеся взгляды Насти, спящей (по словам жены) с девушками легко и непринужденно, могут пошатнуться. Это был ультиматум – либо я что-нибудь придумываю в защиту бестолковости мужчин за рамками секса в вагоне метро, либо лишаюсь супружеского траха до ишачьей пасхи. Теперь я должен объяснить Насте все скотство натуры, прилагающееся к персональному мужчине. Стало быть, теперь мне и карты в руки, а она – моя жена – уходит за кроличьим кормом, чтобы не смущать меня в моем унижении перед Настей.
Лена ушла, а я остался. Настя домой, очевидно, не спешила. Как абориген и патриот изведанных глубин, я поведал Насте о потливости собственных подмышек и признался в холоде пяток. Грешен, потливость списал на «внутреннее пламя», охватывающее меня в моменты сотворения текстов – снаружи меня может быть хоть минус сорок, но творчество жжет и печет. Настя усердно внимала, кривясь в нужных местах и булькая чаем, заботливо заваренным мною. К слову, Настя, обладающая подкупающей миниатюрностью и изяществом фигуры, прихлебывающая чай с блюдечка, будто котенок, способствовала моей потливости не хуже хэндмейд рассказов – подмышки взмокли, будто тая в себе по сочной вагине.