Эпоха героев и перегретого пара
Шрифт:
Продекламировав Грибоедова, снова располневший Павел Николаевич жестом услал лейб-адьютанта, подвижным шариком выкатился из-за стола и приник губами к тончайшей перчатке, не скрывавшей сладостную мягкость женской руки.
— Искренне сожалею, что не бывал в шишковском доме, проезжая через белокаменную, да и ныне недосуг: взвалил на себя непосильные хлопоты. Говорят, у вас собирался цвет московского общества — писатели, поэты?
— Смотря кого считать цветом, а кого сорняками, Государь. Иные больше ценят происхождение от Рюрика, а не писательские таланты.
— Вот! Опять вы меня обижаете. Не Государь, а просто Павел Николаевич. Известно же, купеческого мы племени, ваше родовое
— Спасибо, Павел Николаевич. Только неловко мне от державных дел отрывать, да в самый разгар дня.
— Отчего же? — легкомысленно заявил Император, с откровенным удовольствием разглядывая гостью. — Их все не переделаешь. Да и Бог знает, какие важнее. Императрица нас покинула, да и брак неудачен: Господь не подарил нам ребёнка. Ныне преемник мой — не сын, а младший брат Анатолий Демидов. Не общаясь с прекрасным полом, отцом не станешь… Разве что какой фаворит поможет.
Павел остановился напротив кресла, в которое усадил Шишкову, заполнив панораму перед ней своим массивным телом.
— Тогда вы замечательно поймёте меня. Осенью двадцать восемь исполнится, а с престарелым мужем, увы, тоже детей не случилось.
Глаза Императора заинтересованно блеснули под линзами.
— Оттого припадаю к вашим ногам, — продолжила вдова совершенно не в том направлении, которое ожидал Государь. — Помилуйте Строганова. Когда он вернётся из ссылки, боюсь — поздно уже будет думать о детях.
«Ай да Пушкин, ай да сукин сын. Как же, долгая печаль не в природе человеческой… Знаток! Самого, небось, дамы тоже вокруг пальца обводят». Спрятав эту неприятную мыслишку поглубже, он развёл пухлые ручки.
— Дорогая Юлия Осиповна, рад бы помочь, да не всесилен я. Лишь год без малого минул, не могу бередить неуспокоенную память народную о К.Г.Б. и Расправном Благочинии. На беду, после усопших Пестеля и Бенкендорфа Александр Павлович — живое олицетворение тех несчастий. Вы же знаете, как неспокойно в столице и в Санкт-Петербурге.
— Но что же мне делать? Хотела к нему, но он пишет — и думать не смей. В Шушенском ужасно! Никогда не простит, если из-за него подвергнусь лишениям.
— Да, — участливо наклонил голову Император, отчего второй подбородок опасно свесился за расшитый золотом воротник. — Шушенское безусловно не то место, где сосланный революционер может спокойно проживать со своей женой. Не место для надежды. И для любви тоже.
— Посоветуйте, Ваше Императорское Величество! — Юлия Осиповна встала и предприняла попытку упасть на колени, впрочем, достаточно плавно, чтобы Павел Николаевич успел её подхватить, с удовольствием вцепившись в дамские руки и обнаружив её взволнованное лицо подле своего, внезапно покрывшегося испариной.
— Есть же другие мужчины! Достойные, перед державой не запятнанные. Посмотрите возле себя… Совсем рядом!
Он даже чуть подался вперёд, полуприкрыв глаза и искательно выпятив полные красные губы. Но его ждало разочарование — упрямая полька освободилась и шагнула в сторону.
— Простите, Ваше Императорское Величество. Стало быть, единственный способ — самой отправляться в Сибирь.
— Но позвольте! Вас к нему даже не пустят! — отвергнутый и разочарованный, он не подумал, что в его власти обеспечить ей пропуск… Но осталось вне царских возможностей привязать к себе женщину, которая вдруг показалась невероятно желанной, до вожделения и безумия.
— Всё равно поеду. Насколько возможно близко. Там буду ждать и молиться, что государево сердце смягчится. Прощайте, Ваше Императорское Величество.
Она сделала книксен и упорхнула, оставив в воздухе неуловимый аромат неосуществимой
Павел действительно подумывал, что Строганова надо вызвать в Москву. Первый восторг от низвержения фюрера давно улёгся, нарастает недовольство, что многие русские пороки, ещё с романовских времён унаследованные, при Республике лишь умноженные, не изжиты до сих пор. Государственная дума только из оставшейся знати избрана и потому покорна, но не популярна, народ избирательных прав требует, крестьяне, иудеи, магометане! Нужна твёрдая строгановская рука, пусть даже не во главе возрождённого Благочиния в виде Тайной канцелярии. Хотя бы посадить его товарищем Министра внутренних дел, за государственную безопасность ответственного.
Но после подлости неслыханной, когда он удерживает за тысячи вёрст женщину, которой не может обладать и не позволяет этого никому, графа нельзя прощать! В этаком русле Павел Николаевич побурлил недельку и успокоился, снова кинувшись с головой в государственную круговерть. Сколько побед одержано, когда неутолённые на амурном фронте монархи проявляли себя на другом доступном поприще? Пожалуй, не меньше, чем у героев, вдохновлённых пылкой взаимной любовью.
Ещё дней через пять Император не выдержал и велел узнать, чем занята Шишкова. Она и впрямь отправилась в Шушенское! Как жаль, что по свободной России всяк езжай куда хочет, не нужны подорожные. Наконец, глядя на остатки сморщенных жёлтых листьев, печально и мокро прилипших к брусчатке Кремля, Павел Николаевич понял, что единственный способ хоть изредка видеть прекрасную пани состоит в скорейшем помиловании Строганова, дабы он вернул её в Москву. Там, глядишь, пылкая страсть разобьётся о прозу повседневности, и у Юлии снова появится шанс на императорскую корону. Развестись с бесплодной Авророй Шарлоттой церковь разрешит непременно; патриархи понимают, что правящему дому нужен наследник. Договориться же с будущей матерью цесаревича куда сложнее.
Дела сердечные по природе своей немного расплывчатые, ибо в них присутствует ужасно переменная величина — женская благосклонность. В инженерии всё более конкретно, практично и оттого уважаемо мужчинами, особенно когда в наличии цель и средство, чтобы сдвинуть горы, даже если они до этого правильно стояли.
Шотландский инженер Джон Мэрдок, о безумном отце которого Уильяме Мэрдоке рассказывал Сабакин, выглядел подобно английскому дэнди, если типические черты последнего вывернуть наоборот. Невысокий, плотный, рыжий, с вечно всклокоченными волосами, неухоженными бакенбардами и пылающим злым взглядом из-под кустистых бровей, шотландец приглянулся Аносову неуёмной энергичностью и страстным желанием утвердить, что Мэрдоки — самая важная фамилия в британской паровой инженерии, на фоне которой Джеймс Уатт не более чем жалкий подмастерье. Ради этой идеи-фикс он решился на поездку в дальнюю холодную страну, купившись заодно на весьма расплывчатые посулы русских; важно лишь, что восточные варвары понимают величие паровой перспективы и не собираются ставить палки в колёса.