Эпоха мертворожденных
Шрифт:
— Теперь поставь меня рядом со Скудельниковым и остальным комплексом вопросов Республики и еще раз задай, уже сам себе, вопрос про Военный Совет…
Я вытянулся под бездонным небом. Вызвездило. По середине небосвода тянулась густая, словно надутая аэрографом, полоса Млечного Пути. Хоть какой-то отблеск незыблемости для замерших во мраке неопределенности узников очереди.
— Странный ты, Кирилл… Так много можешь и ничего не хочешь.
— Ты — про что?
— Ну, статьи твои… Помню, на последних выборах — с каждым номером газеты весь отдел бегал, обсыкался. Пишешь здорово, но в газетенках. Почему?
— Я
— Ну да… В литературе имя еще надо сделать.
— Тут даже не в известности вопрос… Раскручивать — моя специальность. Прославиться — элементарно! Что мне — со своим жизненным опытом, языком и знанием технологий — стоит, к примеру, тиснуть небольшую повесть об искренней и чистой любви двух солдат-гомосексуалистов в условиях совка, дедовщины, афганских реалий и тотальной гомофобии?.. — Поскреба аж крякнул от неожиданности… — Всё! Вознесли бы враз на голубой Олимп и, как гуру, поклонялись бы всем педсообществом. Накалякать, чтобы поговорили и забыли, — кому это надо? — Я, хрустнув суставами, потянулся… — Есть желание оставить после себя что-то более важное, чем три смазанных пальца на стене общественного туалета. Понимаешь, Валентиныч?!
— Так и я — про это, а ты сиднем сидишь.
— Не все так просто, Вадик… Писатели — пророки современности. Политики и рекламисты — шаманы. Артисты — кликуши и юродивые. Ты мне — в какое кодло определиться предлагаешь? — Мой угольщик неопределенно пожал плечами… — Писать, Вадя, надо так, чтобы читатель, беря в руку любую чужую книгу… любую — заметь! — сразу вспоминал о тебе. Чтобы ему — все остальное, кроме тебя, казалось пресным, выхолощенным и безвкусным. Надо не просто писать, а рубить текст так, чтоб с самого ошметки летели. Чтоб с твоей открытой страницы мощью — пёрло! Чтобы — сносило твоим потоком! Быть яростным, пронзительным и смачным, как кусок сырого кровоточащего мяса по сравнению с распаренной без соли и перца белой рисовой крупой. Понимаешь?
— Конечно… Точно, как ты говоришь! Себя — послушай…
— Это еще не все… Все пишущие, грубо говоря, делятся на две когорты: мыслители и живописцы. Я — художник, иллюстратор, но не мыслитель. Мне нечего оставить в истории.
— Хорошо. Расскажи про Афган, ведь наверняка есть же что.
— Есть. Но это — мое. Святое… Себе оставлю.
— Ну, ладно. Другую тему возьми, или, может, ты, Кирилл, какое открытие сделал в своем пиаре — сколько лет уже пашешь, вот и написал бы серьезную книгу…
— Открытие фундаментальных принципов такого явления, как онанизм, очень многие, дорогой, делали самостоятельно, исходя из чистой эмпирики, а не с подачи продвинутых товарищей. Правда, по непонятным причинам никто этим поистине эпохальным — для личности открытием, учитывая возраст исследователя, почему-то не гордится. Странно, не правда ли? Так и с пиаром! Нащупал что-то — дрочи втихаря… на кой — делиться?
— Тяжело с тобой, Деркулов, общаться. У тебя так много всегда, и сразу — о главном. Грузишь ты…
— Может быть. Только вот, прости, Вадик, хоть убей, не пойму смысл — говно по трубам гонять? Ты же не девка, чтобы я к тебе прибалтывался.
— Вкруговую прав. Чужая жизнь — потемки. Просто непонятно мне.
— Обидно, Валентиныч, когда нечто ценное, чем ты сильно дорожишь, вдруг превращается в ничто. Знаешь, как в борьбе говорят — провалился. Пошел на торс, а его там — нет…
— Ты про войну?
— И не только… Знаешь историю, как я преподавателем на Стасовой кафедре один раз заделался? Целых девяносто пять минут продержался на новой работе!
— Кто-нибудь возьмет трубу?! Ведь тебя же! Наверняка этот, как его… а, вспомнил — Здасьтеглашуможно!
— Па!!!
— Ладно, ладно… шучу.
Дочь с видом триумфатора разворачивается к моему компу:
— Вас-с-с! Станислав Львович…
Вот кобыла вымахала! Надо заканчивать с волейболом. Подтверждает КМС, в Крым на летние сборы и — на фиг с пляжа. Учеба — важнее…
— Да, Стас… Хорошо!
Через час пили кофе в кабинете декана факультета журналистики Восточноукраинского национального университета. Дружба дружбой, но мне решительно не нравилось его предложение.
— Стасище, я все понимаю, но ты сам знаешь, как за другими — концы заносить.
— Чего там заносить?! Тебе надо отчитать всего четыре лекции. По два часа в неделю. Триста баксов — как с куста! И меня выручишь…
— Я институт закончил двадцать лет назад. Педагогику помню лишь в виде страшного сна, как мы после сдачи на лестнице портвейн «по бульбочкам» в кружки разливали. Помнишь?! Не преподавал ни дня. А ты предлагаешь прочитать четыре лекции «о чем попало» последнему курсу журналистики. На «ТОП» [101] — сходи, на их форум! Они, в стремлении себя показать, мертвого затрахают…
101
Ведущий луганский интернет-ресурс.
— Отлично! Ты — культовый автор, убойный чернушник, герой последних избирательных кампаний. Им будет интересно! До Витиного возвращения окно закроешь. Идея этого факультатива и так хлипенькая, подвесить на месяц — издохнет.
— Может, оно и к лучшему…
— Ну, тут не так просто. Да и поддержать — неплохое, по задумке, начинание.
— Прекрасно! Вот кто первый взял в рот, тот пусть и досасывает! Я ж тут — рядом не валялся.
— Елы-палы, Кирилл, не парь мне мозги! Четыре раза по два часа по субботам, триста зеленых — в кассе, с меня — кабак. Все, о чем тут спорить?!
— Я, брат, не торгуюсь… Просто не представляю, что я им буду два часа втирать так, чтобы меня вонючими носками не закидали.
— Фу! Нашел проблему! Напишем объявление, тему обозначим… м-м-м… «Факультатив Кирилла Деркулова: Прикладные технологии черного пиара в современной журналистике Луганска».
— Стас! Издеваешься?!
— Нисколько! Вдумываться никто не будет, зато придут — все пять курсов. Ты им расскажешь четыре байки — по одной на лекцию, про то, как ты смешивал с дерьмом звезд местного политбомонда. Потом пообщаешься с аудиторией остаток времени — тебе же никто два часа по секундомеру отбивать не будет. Язык у тебя подвешен, не чета им. Да и общие темы есть. На пятом как раз внучок Пузана учится — вот ему будет интересно послушать.