Эпоха мертвых. Дилогия
Шрифт:
— Ну, предположим, — Виктор действительно смутно припоминал добродушного старика, каждый вечер прогуливавшегося с любимой дворняжкой по кличке Плюшка. Та, даром что пережила добрую половину своих «дворянских» подружек, всегда источала такую энергию, какой не могли похвастаться иные щенки. Дети собаку любили, кстати…
— Даже его не пожалели, — вздохнула мама. — Голову ему разбили, сволочи.
— Убили, что ли?
— Убили, ой жестоко убили. Налетели вчетвером, свалили с ног, да он головой на бордюр и налетел, крови было… А потом меж собой драться-кусаться начали, и одному аж шею
— Они никого не жалеют, — вздохнул Виктор, во всех красках вспоминая виденное накануне. — Они же не понимают, что делают, мама. Это болезнь, это точно хворь какая-то, пока нам непонятная.
— Ты-то там как?
— Я всем запасся, недели полторы-две точно протяну. А вот вам что делать? Буду думать, как помочь. Интернета еще нет, не взял с собой ноутбук, идиот. Но, думаю, и так понятно, что самолеты и поезда уже не актуальны.
— Да, в новостях вчера сказали, что отменили все рейсы.
— А что еще говорят?
— Сегодня уже ничего, — призналась мать. — Нет сигнала ни по телевизору, ни по радио. Вчера-то один канал только работал, да и то с перебоями. Еще бы лебединое озеро включили, болваны.
— Ладно, мам, я вам скоро еще позвоню, надо сейчас делами заняться.
— Да какие дела, Витя? Нету больше дел никаких!
— Есть, еще как есть. У вас еды на сколько дней?
— Ой, откуда ж мне знать, — вздохнула мать. — На три, четыре, может быть. Ну, еще есть соседи, вроде все живы-здоровы, по домам сидят. Дверь в подъезд заперта, никто не залезет. Надеюсь…
— Понял. Хорошо, мам, целую, папе привет. Не выходите никуда, даже на площадку, я что-нибудь придумаю. Будем на связи.
— Удачи, сынок, звони нам!
— Обязательно.
Следующей на очереди была Ленка. На сей раз томиться ожиданием не пришлось, жена ответила сразу.
— Алло, — холодный, но такой родной голос.
— Привет, Лен.
— Витя! — потрясенно воскликнула супруга. — Боже, Витя, где ты? Ты в порядке?
— Я в Париже, пока в порядке, но ситуация здесь невеселая.
— Да и у нас тоже, — призналась Лена. — Из Вашингтона зараза моментально по всей Вирджинии разбежалась, в Мэриленде тоже беда. Вообще, все выходит из-под контроля, полиции просто не хватает. Что происходит вообще, а…
— А ты сейчас где?
— В Бостоне, — кратко ответила жена, и в голове Виктора будто что-то взорвалось.
— С ним?
— Да. Не сейчас, Витя…
— Конечно, — легко согласился Виктор. — Просто хотел знать, жива ли ты.
— Как видишь, то есть, слышишь… Ты вернешься сюда?
— Как? Телепорт еще не изобрели.
— Ну да… Будем надеяться, что все как-то наладится. А ты зачем в Париж-то поехал?
— Да ведь сама знаешь. Хотя, признаться, жаль, что я поехал именно сюда — хотел ведь домой съездить, стариков навестить, вместо этой Франции. Сейчас был бы с ними, помогал бы, а то как на иголках — как они там.
Лена хотела что-то ответить, но осеклась и напряженно задышала в трубку. Виктор тоже не мог подобрать нужных слов, хотя неоднократно прокручивал в голове их возможный разговор, с каждым разом добавляя туда все больше едкой драмы. Правда, обстоятельства сейчас здорово
— Мне очень жаль, — промолвила, наконец, жена неожиданно смягчившемся голосом и заговорила в странной, незнакомой манере, делая между предложениями многозначительные, но при этом явно не наигранные перерывы, словно осмысливая все сказанное уже в процессе. — Я видела записку, Витенька. Знаю, тебе сейчас больно. Это все так несправедливо… Но я очень надеюсь, что когда-нибудь мы встретимся и спокойно поговорим.
— Ага. Только вот увидимся ли… Не уверен, что выберусь отсюда, но без боя не сдамся. В любом случае, удачи, — а вот Виктора голос подвел, да еще под конец разговора, предатель вшивый — сделался каким-то нетвердым, дребезжащим, в горле вдруг снова пересохло.
— Прости, Витя, — всхлип, шмыгание носом — неужто и впрямь переживает? — Я хотела все сказать… Но не успела. Береги себя!
Виктор положил трубку. Нарочито спокойно отцедил воду, высыпал макароны в тарелку, достал из холодильника кетчуп и щедро полил им свой холостяцкий холестериновый ужин. Как ни странно, руки не ходили ходуном — наоборот, они налились хмурой тяжестью, как и все тело.
Он все воспринимал отстраненно, от третьего лица. Реакция на стресс бывает и такой, когда становишься слишком спокойным, незыблемым, двигаешься плавно и четко, а в голове будто щелкнули лампочкой, там сделалось так светло, так чисто, так ясно. Похоже на затишье перед бурей, но, если взять себя в руки, то удастся эту самую бурю предотвратить, и именно этим и занимался Виктор, проделывая механические манипуляции со скудным ужином.
Надо же, как все повернулось. Люди вокруг все померли или чокнулись, а он, Виктор, больше всего переживает из-за не сложившегося брака. Все-таки странные существа эти люди, им бы больше думать о том, как дожить до рассвета, а они все о чувствах. Нестерпимо захотелось курить, и Виктор снова вышел на балкон.
Несмотря на долгие часы, проведенные перед монитором в силу профессии, зрение у Виктора было по-прежнему орлиное. Он не мог ошибаться — тот человек, в чьей квартире горел свет, тоже вышел на балкон! Спасибо уличным фонарям, продолжающих отважно разгонять тьму, хоть и некому оценить этого. А вот в России, где во многих городах уличное освещение включаются вручную лихим нажатием рубильника работником подстанции, по ночам теперь наверняка темень. Хотя, кто знает — за те годы, что он прожил в США, в родной стране многое могло поменяться.
Требовалось как-то обозначить свое присутствие, чтобы другой выживший заметил Виктора — вдруг он не такой зоркий и не видит, что в паре сотен метров ниже по улице тоже горит свет.
Кричать боязно, могут прибежать зомби. Этих дважды звать не придется, только покажись, и они тут как тут. На балкон, конечно, не взберутся, но могут запомнить, где прячется потенциальная жертва.
Виктор в панике заметался в поисках решения. Взгляд упал на фонарик, лежащий на ящике с инструментами. Только бы не сели батарейки, он же столько им не пользовался. Нет, работает! Виктор прибавил яркости и начал махать фонариком. Это, конечно, тоже может стать приманкой для зомби, но все же свет казался безопаснее звука.