Эпоха мобильных телефонов

Комарова Ирина Михайловна

– Верим, – вздохнул Костя.

Я поддержала его молчаливым кивком. Бутылок у Валерика валялось столько, что искать нужды не было. В любой момент и с любого места – только руку протяни.

– Надо же мне было что-то делать, – слегка ободрилась Стрельникова. – Я ее и стукнула не сильно, только чтобы угомонилась. Да, видно, неудачно попала. Она сразу глаза закатила и упала. Я, честно скажу, испугалась. Начала трясти ее, звать… а она не шевелится. И знаете, тут я подумала: не иначе сам Боженька мне эту бутылку в руку вложил.

– Как

это? – поперхнулась я.

– А вот так. – Стрельникова строго взглянула на меня. – Чего Господь не хочет, того он и не допустит. А тут? Сразу ведь всем облегчение.

– И Кораблевой? – нейтрально уточнил Костя.

– А нечего к женатым мужикам в постель прыгать. – Александра Михайловна была непримирима. – Я тогда, на нее глядя, сразу решила: она свою смерть заслужила.

– Но Кораблева была еще жива, – напомнила я.

– Жива. Пока я в себя приходила, она стонать начала. Представляете? Я ее уже похоронила, – горячо продолжила она, – а эта тварь шевелится! Это что же, все сначала? Я даже не знаю как… но поняла, что если сейчас не доведу дело до конца, то все так и будет продолжаться. И Наташка останется разведенкой с ребенком.

– И что же вы сделали?

– А что я могла сделать? Не бутылкой же ее добивать? Оторвала от подола кусок, скрутила его, как веревку. Потом обернула вокруг шеи… Вы не думайте, она быстро умерла, не мучилась совсем.

Костя беззвучно шевельнул губами, а я почувствовала, что меня начинает мутить. К виду трупов я немного притерпелась, в обморок уже не падаю. Но привыкнуть к тому, что существуют люди, для которых жизнь другого человека не то что копейки, вообще ничего не стоит? К этому я привыкнуть не могу.

– И что вы делали потом? – Костя в силу большего опыта быстрее справился с собой.

– Надо было вытереть отпечатки, – пожала плечами Стрельникова. – А у Валерика и тряпки годной нет, такая грязь везде! Я и сняла с нее остатки сарафана. Чем в рванье лежать, лучше так. Этим сарафаном вытерла дверную ручку и звонок – больше я, кажется, ни до чего не дотрагивалась. Потом бутылку подобрала, замотала в тряпку и ушла. Дома сложила все это в пакет и на мусорку отнесла. Кажется, все предусмотрела, все правильно сделала. – Александра Михайловна с сожалением покачала головой. – А что вареньем ее испачкала, не заметила. Глупо получилось.

– А все остальное, считаете, умно? – не выдержала я. – Глупо было то, что вы на убийство решились.

– Я о Наташке думала! – зло сверкнула глазами Стрельникова. – Кто еще дочери поможет, если не мать?

Я хотела сказать ей: не собирался идеальный зять Кучеров уходить из семьи, в мыслях у него ничего подобного не было. И нужна ему была глупенькая Таня Кораблева только для развлечения. И очень скоро место Кораблевой займет другая женщина… Хотела, даже рот открыла, а потом передумала. Какой смысл?

Вместо меня Стрельниковой ответил Костя.

– Считаете, вы ей сильно помогли? – хмуро осведомился он. – Думаете, когда вы под суд пойдете, ваш зять

долго в семье останется? Вы же не просто женщину убили, а его женщину. Ничего вы не добились, только себе жизнь испортили.

– Я-то что, – внезапно пригорюнилась Стрельникова, – мне уже семьдесят скоро. Наташку жалко. Меня теперь арестуют?

– А как вы думаете? – Он достал телефон, быстро нашел нужный номер. – Евгений Васильевич? Сейчас мы с Ритой приедем, привезем убийцу Кораблевой. Стрельникова Александра Михайловна. Да, она. Да, знала. И варенье есть. Да. Хорошо. Хорошо. Будет сделано.

Костя убрал телефон и буднично сказал:

– Ну что, поехали.

Пока Стрельникова собиралась, я убедила себя, что откладывать дальше не имеет смысла, и позвонила Баринову. Александр Сергеевич выслушал мой короткий доклад и так же коротко уточнил:

– А ты как там оказалась? Ты же домой ехала? Или вы вместе с Гошей с пути свернули?

Ах, если бы я могла ответить утвердительно! Или хотя бы убедительно соврать. Увы, ни то ни другое было невозможно – оставалось говорить правду.

– Нет, я одна свернула. Подумала, что имеет смысл поговорить с Кучеровым сегодня.

– Угу. Подумала, значит. Подумала и пришла к выводу, что глубокая ночь – самое подходящее время, чтобы беседовать по душам с убийцей.

– Но Кучеров не убийца, и не ночь вовсе…

– Непринципиально, – перебил меня шеф. – Когда ехала к Кучерову, ты еще не знала, что он не имеет отношения к смерти Кораблевой.

– Сан Сергеич, – взмолилась я, – дайте мне объяснить!

– Нет, Рощина. Не сегодня. Объяснять будешь завтра – не по телефону и не мне одному, а глядя в глаза всему личному составу.

– Сан Сергеич!

– До завтра. И пожалуйста, не опаздывай.

Баринов повесил трубку.

– Что, влетело за самодеятельность? – посочувствовал Костя.

– Еще нет. Разбор полетов перенесен на завтра.

Я поежилась. Завтра, как только я появлюсь в офисе, Баринов с Гошкой слаженным дуэтом заведут «Песнь о недисциплинированном младшем партнере», делая перерывы только для того, чтобы дать возможность Ниночке вставить парочку-другую язвительных замечаний. Мое участие в любом качестве, кроме покорного слушателя, программой не предусматривается.

– А ночь дана для осознания всей недопустимости твоего поведения. – Костя понимающе покивал. – Сурово. Наш Васильич уж если кроет, то сразу, не откладывая. Напортачил, тут же, на месте, получил в бубен, утерся и можно спокойно дальше работать.

– Благодать. Попросить, что ли, у Сухарева политического убежища?

Впрочем, как только я увидела Евгения Васильевича, желание просить у него политического убежища исчезло без следа. Кажется, и относиться к Сухареву я за последние два дня стала гораздо лучше, и ребята у него в группе хорошие, но переходить к ним на работу?.. Не хочу! Пусть лучше меня шеф с Гошкой на два голоса непрерывно воспитывают.