Эпоха религиозных войн. 1559—1689
Шрифт:
Портреты Франса Хальса (1580–1666) часто отмечены настроением буйного веселья. Он писал быстрыми мазками и создал целую галерею портретов самых обычных представителей среднего класса, иногда смеющихся. Его картины были противоположны «аристократичным» работам Ван Дейка. Питер де Хох (1629–1683) писал интерьеры и загородные пейзажи. Он не мог писать живых, полных эмоций людей, как Хальс, но его кисть придавала очарование комнатам, полам и кирпичным стенам, которые он выписывал с особой любовью. Ян Вермер (1632–1675) был более влиятельным мастером, чем Хальс или Хох, хотя он так и остался не признан своим временем. Вермер писал картины небольшого формата, обычные повседневные сцены, но в этих миниатюрах он создавал картины неувядающей красоты. Техника Вермера была настолько безукоризненной, что мы можем даже разглядеть гипсовую статуэтку Брута работы Микеланджело и карту Нидерландов на стене в мельчайших деталях — голландцы в то время славились своими картографами. Но Вермер не был фотографом в искусстве. Он старался придать повседневным вещам индивидуальное, неповторимое звучание.
Величайшим мастером Голландии был Рембрандт ван Рейн (1606–1669). Он начинал с портретов
В своем религиозном искусстве Рембрандт выбирал те темы, которые позволяли ему отражать протестантскую потребность в личном общении с Богом. Он избегал монументальных сцен, таких как сотворение мира, избиение младенцев или Страшный суд. Будучи молодым, Рембрандт был увлечен такими историями, как ослепление Самсона, но позже он предпочитал изображать падения и болезни людей. Как Шекспир, он старался представить сцену с точки зрения каждого участника. Некоторые из его наиболее сильных портретов изображают его еврейских соседей в Амстердаме. И он помещает этих мужчину и женщину в библейскую историю. Он визуализирует жизнь Христа не только через Писание, но через глаза того, кто порицает его, таким образом добавляя нечто новое в человеческую трагедию своего религиозного искусства. В его личном архиве найдены сотни набросков сцен из Евангелия, таких как арест Христа. Несколько штрихов карандаша порой могут сказать больше, чем метры полотна. Рембрандт смог передать всю трагедию противостояния: разъяренная толпа против спокойного Иисуса, смущенная Его светом. Но в полную силу религиозный талант Рембрандта проявился в его самой последней картине «Возвращение блудного сына». Эта очень простая картина создана по классическим правилам композиции, цвета, перспективы и пропорций.
Она полностью противоречит возрожденческой концепции человеческого величия и самоуверенности, а также барочной тенденции к вычурности. Рембрандт сосредоточивается на прощении старого отца и бормотании сына. Фигуры неподвижны внешне, их движение — в глубине. Это окончательно уверяет нас в вере старого художника в милосердие и прощение Бога.
Рембрандт был первым великим протестантским художником — и последним. Роль выдающихся художников-католиков на протяжении эры католической реформации намного больше. Тинторетто, Эль Греко, Рубенс и Бернини — лишь самые яркие названные нами фигуры. Но век барокко стал веком расцвета как католического, так и протестантского искусства. Вообще говоря, к 1700 г. талантливые мастера и архитекторы проявили себя в полной мере. Качество христианского искусства, расходящегося с ценностями и стандартами современного мира, на протяжении последних двух с половиной веков постепенно угасало. Католики и протестанты выражали свое миросозерцание в сентиментальных картинах и статуях и упрощенной архитектуре церквей. Сложно назвать значимых художников, скульпторов или архитекторов после 1700 г., которые были бы в первую очередь мастерами религиозного искусства. Также сложно говорить о мастерах до 1500 г., которые не были бы религиозными приверженцами. Ничто другое не показывает так ярко характер людей модерна и культурную трансформацию европейцев в XVI и XVII вв.
Пять философов: Монтень, Паскаль, Гоббс, Спиноза и Локк
Период с 1559 по 1689 г. стал выдающимся для развития философской и политической мысли. Общая интеллектуальная революция против традиций и власти на протяжении этих лет заставила думающих людей задаться фундаментальными вопросами касательно человеческой природы и социальной организации. Такие вопросы были необходимы, поскольку гуманистическая мораль и интеллектуальные постулаты начала XVI в. более не работали. Эразм и его сподвижники со своей уверенностью в рациональности человека приняли как данность, что через постижение классической литературы и Писания человек достигает необходимых моральных ценностей и интеллектуальной дисциплины. Но влияние Эразма на цивилизованность европейцев через призму язычества и христианских ценностей было нивелировано протестантской реформацией. Концепция достоинства человека Пико делла Мирандолы была перечеркнута учением Кальвина о человеческой греховности и появлением гелиоцентрической теории Коперника. Даже истинность рационального анализа политического поведения была подвергнута сомнению чередой династических и Религиозных войн, которые заполнили XVI в. На протяжении конца XVI и XVII в. мыслители и писатели придумывали новые применения старой морали, но они так и не пришли к консенсусу, поскольку основывались на разных политических, религиозных и научных базисах. Только в XVTII в. философы поставили интеллектуальную планку, сравнимую с гуманистическими воззрениями Возрождения. Невозможно на нескольких страницах описать хаотическую смесь философских мыслей и полемики в Европе периода раннего модерна.
Монтень
Мишель Монтень (1533–1592) был классическим гуманистом, к своему сожалению полностью уверенным в том, что его стандарты и ценности не находили себе места в конце XVI в. во Франции. Его отец, преуспевающий местный дворянин из Периге, дал ему то классическое образование, которое рекомендовал для всех мальчиков Эразм. Пока Мишелю не исполнилось 6 лет, он разговаривал только на латыни и всегда предпочитал латинскую литературу французской. «Я не люблю современных авторов, — говорил он, — поскольку античные авторы кажутся мне более глубокими». Монтень некоторое время был адвокатом и служил при дворе. Но когда страну всколыхнули французские Религиозные войны, Монтень оказался слишком неподготовленным, чтобы существовать в таких условиях. В 1571 г., на пике борьбы, он отрешился от общественной жизни и заперся в своем доме. Там он начал писать свои «Опыты», серию размышлений о самом себе и своем опыте. Когда гугеноты или католические войска захватывали его страну, он не выказывал сопротивления и так или иначе уговаривал их оставить его в одиночестве. Идеологическое противостояние гугенотов и католиков измотало Монтеня. Каждая сторона, чувствовал он, старалась уничтожить другую, дешевый — и ошибочный — способ справиться с трудностями. «Величие души не в том, чтобы взобраться высоко и оттуда давить всех, зная, как поставить все на круги своя, — писал он. — Между нами есть вещи, которые, как я вижу, требуют соглашения: небесные мысли и скрытые связи». По его мнению, преступники, такие как гугеноты или радикальные католики, стали заложниками самообмана: «Вместо превращения самих себя в ангелов они стали зверьми». Монтень был слишком осторожным, чтобы называть кого-то из лидеров религиозной войны по имени, но в своих «Опытах» он постоянно говорил о толерантности. Его борьба против жестокого обращения с детьми, слугами и животными показывает, как он, возможно, мог быть резко настроен против истерии Варфоломеевской ночи.
Монтень не был профессиональным философом, но мало книг могут сравниться по силе глубины с его «Опытами». «У меня нет иной цели, — писал он, — кроме как постичь себя». Он не стремился исповедаться. Монтень верил, вслед за Сократом, что самопознание есть начальная точка для очищения человеческого опыта. «Ничто так сложно не пишется, — уверяет он нас, — как описание самого себя». Монтень детализирует составляющие своей личности с остроумием и чарующей искренностью. Однажды кто-то саркастически заметил, что этот дворянин был тунеядцем. Он многое воспринимал с иронией, не только вопросы о моральном абсолюте, о которых размышляли протестанты и католики, но и, скажем, задавая себе вопрос, действительно ли «цивилизованные» европейцы более высокоморальны, чем «дикие» индейцы Нового Света. Разве мы не каннибалы, спрашивал он. Монтень был светским мыслителем. Он мог писать об образовании, смерти и рождении без отсылок к христианским ценностям. Он писал как средневековый житель, который знал о своих границах, ненавидел грубые изменения любого вида и всегда готовил себя к непреодолимому злу в жизни. По сути, он представлял образец возрожденческого гуманизма Эразма без его бескрайнего оптимизма и христианского идеализма.
Монтень не был безразличен к агонии своей страны, он стал ведущим спикером политической партии, которая в итоге привела Религиозные войны во Франции к окончанию. Монтень принял Генриха Наваррского и в 1580 г. поддержал его в борьбе с Валуа и Гизами. Он не стал свидетелем перехода Генриха в католицизм или его Нантского эдикта. Но, без сомнения, Монтень оправдал бы эти меры, поскольку они полностью соответствовали его философии толерантности.
Паскаль
Для Блеза Паскаля идея гуманизма Монтеня была интеллектуально неприемлема. Паскаль (1623–1662) был спорной фигурой. Ослепляющие головные боли и прочие болезни, через которые он успел пройти на протяжении своей недолгой жизни, объясняют сочетание в нем твердости и деликатности. В Паскале соединялся острый как бритва ум с мученическим чувством человеческого аморального положения. Его отец, член французского правительства, развил в ребенке склонности к математике и наукам. Еще в молодости Паскаль публикует опыт, посвященный коническим фигурам, и проводит лабораторные эксперименты касательно измерения атмосферного давления и создания счетной машинки. Он был гордым и талантливейшим участником научной революции. Однажды ночью в 1654 г. он испытал религиозный экстаз. «Огонь! — написал он под воздействием своего видения. — Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Якова, не философа… Вера. Вера. Чувства. Счастье. Мир, Бог, Иисус Христос» — и т. д., поток эмоций, которые могли бы выразить его восторг. Остаток своей недолгой жизни он посвятил строгим молитвам. Обе его известные книги, «Провинциальные письма» и «Мысли», религиозно апологетичны.
Паскаль обратился к янсенизму, религиозному движению внутри французского католицизма, которое исповедовало квазикатолическую доктрину греховности человека и предопределения. Он периодически посещал янсенистское общество Порт-Рояля в то время, когда иезуиты признали янсенизм ересью и требовали от правительства закрыть Порт-Рояль. Паскаль выразил свой протест в «Провинциальных письмах», серии памфлетов, где он нападал на иезуитов и их подлые попытки захватить власть. «Провинциальные письма» были сатирой, написанной в стиле Мольера. Чтобы разоблачить казуистику иезуитов, Паскаль цитировал многие иезуитские произведения, которые считал связанными с дьяволом. В одном из писем иезуит горделиво объясняет Паскалю технику тайных оговорок: «Сказав громко «Я клянусь, что не делал этого», добавь тише: «Сегодня»; или, сказав громко: «Я клянусь», добавь тише: «Что я говорю» — и потом опять громко: «Что я сделал это». Так говорится правда». «Я понимаю, — отвечает Паскаль, — хотя, возможно, выяснится, что правда говорится тихо, а ложь выкрикивается». Но иезуиты смеялись последними: как бы то ни было, после смерти Паскаля Порт-Рояль закрыли и движение янсенистов пошло на спад.