Эпоха стального креста
Шрифт:
Очутившись под намертво придавившим его австрийцем, Саймон, вопреки незавидной позиции, не растерялся. Он не стал дожидаться, пока Ганс начнет удушение или выдавливание глаз, а поступил так, как и подсказывал ему инстинкт самосохранения, а не благородные принципы. Левой рукой – единственной конечностью, которая еще могла свободно двигаться, – он нанес ряд быстрых ударов по самому больному месту Ганса – его пускающему кровавые пузыри носу.
Боль ослепила Охотника. Он взревел, стараясь отвернуть лицо, отчего хватка его ослабла, позволив
Теперь британец исходил из принципа «промедление смерти подобно», и следующий его удар ладонями по ушам Ганса – удар, способный при удачном попадании разорвать барабанные перепонки – вогнал того в еще больший шок. Австрийцу не оставалось ничего иного, как только ослабить захват.
Саймон только этого и ждал. Едва отплевывающийся кровью Ганс расцепил руки, как британец оттолкнул его и высвободил свою левую ногу из-под его сместившегося тела.
Далее верткий Саймон действовал практически без остановок – сказывались его громадная физическая выносливость и рациональный расход сил при борьбе на земле. Потерявший инициативу Ганс угодил в так называемые «ножницы» между ногами Саймона. Этот хитрый борцовский прием позволил британцу перейти в активное контрнаступление.
Он вскочил с земли на мгновение раньше Ганса. Не обладавшему подобной легкостью австрийцу потребовалось сначала встать на четвереньки, а лишь затем выпрямиться. Но этого он сделать не успел...
Сокрушительный удар ботинком по ребрам заставил Ганса сжаться, однако тот, превозмогая боль, все-таки попытался ухватить соперника за ногу. Именно этот маневр и оказался для Охотника фатальным...
Ни времени, ни пространства для повторного замаха ногой у Саймона уже не оставалось, а голова противника находилась аккурат возле его колена. Потому свалившись на Ганса всем телом, британец обрушил кулаки именно на голову, целясь прямо в висок...
От раздавшегося вслед за этим хруста и я, и все остальные зрители невольно вздрогнули. Саймон в пылу ярости хотел нанести еще один удар, но едва кулак его взмыл в воздух, как стоявший на коленях Ганс обмяк, после чего грузно рухнул на землю, распластавшись на траве лицом вниз. Багровеющая глубокая вмятина на его левом виске и немигающие глаза не вызывали сомнений в исходе поединка.
Одобрительные крики байкеров огласили лагерь, однако от моих людей не донеслось ни звука – это была не та победа и не над тем врагом, которая могла бы нас порадовать.
– Заткнитесь, вы все!!! – рявкнул Саймон и отпихнул от себя собравшегося похлопать его по плечу Оборотня. – Слышите, вы? Заткнитесь!!!
Гул затих. Байкеры недоуменно переглядывались – реакция победителя казалась им совершенно ненормальной.
А Саймон продолжал стоять над телом Ганса и судорожно ловить ртом воздух, утихомиривая натруженные легкие и одновременно успокаивая расходившиеся нервы.
Я подошел к нему и встал рядом. Саймон недобро покосился, но на меня огрызаться не стал, лишь словно в оправдание
– С самого начала нашего бегства я опасался, что придется убивать именно своих... Других бойцов из других отрядов – ладно, смирюсь... Но только не наших, не Одиннадцатого... Видит Бог, я не хотел этого. Он сам так решил... Эрик, не обижайся, но Ганса надо похоронить как Охотника. Он заслужил...
– Обязательно, Саймон, – уверил я. – Это без сомнения, будь спокоен. Как только решим трогаться дальше, так и проведем обряд. А ты иди-ка полежи немного; сегодня намечается тяжелая ночь...
– Что планируешь с Энрико? – спросил меня Михаил после того, как тело Ганса оттащили в сторону. – Сдается мне – он тоже не пожелает откровенничать.
– Ты прав, – согласился я. – Испанцы народ гордый, да и навряд ли у меня поднимется рука на мальчишку.
– Ни у кого из нас не поднимется, – подтвердил Михаил, – но способ все же есть. Надо только напугать его до потери пульса.
– Каким образом?
– А вот это уже, испаноскандинав, моя забота!
– Тоже мне пугало! – усмехнулся я. – Заболтать или обыграть в карты еще поверю, но стращать кого-то? Тобой?! Ерунда какая-то!
– Нет, главный персонаж не я. Я выступаю как автор пьесы и второстепенное действующее лицо, – пояснил усатый драматург. – А называется постановка «Безумный Инквизитор».
– «Безумный...» кто?
– Сейчас поймешь. Эй, ваше черпачество, подойдите-ка сюда...
Идея Михаила оказалась простой и гениальной одновременно (обидно, что я сам не додумался до нее) и заключалась в том, что Энрико не знал о Конраде как о перешедшем на нашу сторону. Для молодого Охотника магистр до сих пор являлся нашим пленником, потому-то Михаил и решил его использовать в своих целях.
Безусловно, то, что предложил русский, было намного гуманнее того, что придумал я, поэтому я не мешкая согласился.
Первым делом все байкеры были отправлены с глаз долой. Кеннет, промолвив только «надеюсь, вы знаете, что делаете», отправился вслед за ними, недоумевая не меньше остальных. Плюс ко всему, я настоял, чтобы вместе с ними скрылись и Гюнтер с Вацлавом. Кэтрин, дети и ушедший отдыхать Саймон находились в «хантерах», а потому ничуть нам не мешали. Итак, занавес над сценой поднялся...
Взгляд привязанного к дереву Энрико красноречиво выражал то, что он обо мне думал. Настолько красноречиво, что я поначалу даже растерялся...
– Вы служили для меня примером! – гневно бросил он. – Я уважал вас как своего отца! А теперь я презираю и вас, и всю вашу банду! Можете пристрелить меня прямо сейчас, потому что...
– Хорошо, пристрелить так пристрелить, – наигранно вздохнул я и вынул из кобуры «глок», отчего Энрико, вероятно, ожидавший допроса и мучительных пыток (злодеи мы для него или не злодеи, в конце концов?), оторопел. – Да и скажу откровенно, пытать тебя я и не смогу... Прощай!