Эра цепей
Шрифт:
— Сколько горошин в тарелке?
Келеф окончательно впал в ступор. Не зная что ответить, он мог лишь пробубнить нечто невнятное, и этот ответ, по видимому, девушку не удовлетворил.
— А твоя любимая буква?
— Я… Честно говоря, читать не умею.
Девушка нервно прикусила губу, развернулась на сто восемьдесят градусов, подскользнулась и рухнула на пол. Как ни в чем не бывало она поднялась, подошла
— Э..? — тихо произнес Келеф.
— Я жду.
— Чего?
— Когда ты поднимешь.
Он сделал пару шагов в ее сторону, взялся за старые книги, приподнимая высокую стопку. Кайра тут же вытащила из середины нужную ей и протянула ее гостю:
— Держи. Больше не приходи, если не умеешь читать, это неправильно.
— Неправильно?
— Так не бывает. Если ты не умеешь читать, значит, тебя не существует. А если я тебя выдумала, то ты должен знать, сколько горошин у меня в тарелке. Если ты не знаешь, значит, я тебя не выдумала, но тогда ты должен уметь читать. Уходи.
Чувствуя, как серое вещество внутри черепной коробки начинает закипать, Келеф развернулся и собрался было уходить, но застыл посреди комнаты, как вкопанный.
Там, где он стоял, высилась огромная, падающая на всю комнату желтая тень. От ног его она поднималась выше, меняла форму, становилась не фигурой человека, а чем-то иным. Моргнув, он сумел разглядеть существо.
Огромная, ощерившаяся собака росла из его тени.
***
Ночь окончательно окутала Темиль в черный звездный саван, и высокий шпиль сперва сиял все ярче и ярче, загораясь множеством огоньков, а затем стал гаснуть, становясь все тусклее и тусклее с каждым жителем, отправляющимся спать.
Возможно, это было бы глупым решением, но Келеф не мог просто так оставить свою госпожу после такого долгого дня. Он уже знал где находятся ее покои, и тихо, стараясь не потревожить никого в доме, направился к ней чтобы проверить, все ли с ней в порядке. Та Рина, которую он увидел сегодня, уставшая от своего долга, слишком сильно въелась в память юноши.
Он постучал, сперва негромко, а затем сильнее. Как и ее сестра, Рина не отвечала. Возможно, конечно, она уже спала, после настолько-то огромного труда, но юноша, не сумев с собой совладать, приоткрыл дверь.
Огромная постель под шелковым балдахином была пуста. В темной комнате, казалось, не было никого, и лишь длинные, прозрачные шторы слегка колыхал ночной ветер под вечный шум дождя. Келеф вошел внутрь, и сразу же в нос ударил запах цветочной воды, духов, отголосков миама. Но было еще кое-что.
—
Еще несколько тихих шагов по комнате, к балкону. Там, скрестив под собой ноги, сидела Рина, тихо про себя ругаясь. За несколько метров до нее она все-таки услышала незваного гостя, резко обернулась:
— Кто э… А… — она хотела было повысить голос, но, увидев, что это он, успокоилась. — Тебя папа прибьет.
— Да нет, всего-то оскопит. — пожал плечами Келеф, усаживаясь рядом.
— Хех… — горько усмехнулась Рина.
Поднимающийся из-за горизонта Эрцилль осветил ее лицо холодным, голубоватым светом. Она была совершенно непохожа на себя прежнюю: осунувшаяся, уставшая и будто бы внезапно повзрослевшая, она, выложив на коленях какую-то смесь трав и бумагу, пыталась сделать самокрутку, раз за разом проводила языком по листу, но тот все не давался.
— Сраный Цацат опять стырил мою трубку… Говножуй…
— Ого, какие словечки, — усмехнулся удивленный Келеф. — А мать по губам не надает?
— Пошел ты… — процедила сквозь зубы Рина. — Агрх!
— Э… Дайте-ка я, ага?
Он протянул руки, и девушка, казалось, была рада избавиться от надоевших ей трав и бумаги, яростно спихнув это дело на своего слугу. Келеф же, привыкший к такому за годы жизни сперва в интернате, а затем и в общежитии, ловкими движениями пальцев скрутил самокрутку и, чуть приподняв маску, скрепил ее слюной. Только после этого он чуть смущенно сказал:
— Я не заразный… Даже зубы чищу. Дважды в день.
— Молодец, молодец, — усмехнулась Рина, перенимая у него из рук самокрутку и ловко зажимая ее в зубах. — Собака…
С этими словами, она протянула руку в комнату и поднесла к лицу тлеющую палочку благовоний, прикуривая от нее самокрутку и глубоко затягиваясь. Прикрыв глаза, она откинулась назад, прислонившись спиной к холодной каменной стене, и медленно, устало выдохнула едкий дым. Еще затяжка, и она протянула папиросу своему собачьему знакомому. Келеф аккуратно зажал ту меж пальцев, затянулся, едва сдерживаясь, чтобы не закашлять.
— Вредно… Между прочим. — на выдохе выдавил он из себя.
— Знаю, — хитро улыбнулась Рина. — Поэтому и запрещают.
Повисла тишина, которую ни он, ни она нарушать уже не хотели. Самокрутка гуляла из рук в руки, и с каждой затяжкой горячего дыма из головы уходили тревоги, заботы, мрачные мысли. Оставалась лишь меланхолия и белый шум от бьющего по шпилю косого дождя.
— Пошло оно всё… — вздохнула, закрыв глаза, Рина.
<