Эра Огня 1. Первые искры
Шрифт:
Чем дальше, тем их становилось больше. Нам предлагали погадать на картах, по руке, по внутренностям курицы – тут меня едва не вырвало. Какой-то ошалевший прыщавый парень лет двадцати выскочил прямо передо мной и стал сбивчиво рассказывать о том, какое замечательное приворотное зелье он может мне предложить. Вот неужели я рядом с Талли произвожу настолько жалкое впечатление?
Я кое-как от него отделался, шагнул вперед и… Обнаружил, что Талли ушла. У меня заколотилось сердце. Потеряться в этом сумасшествии совсем не хотелось. Я пробежал вперед, свернул наудачу направо. Ни
Навстречу шла мрачная процессия людей в черных плащах. Десяток парней, парочка девушек. Одна из них мне улыбнулась. Её белокурые волосы красиво ниспадали на черную ткань. Лицом она напоминала ангелочка, в её сторону даже думать было страшно, не говоря о том, чтобы прикоснуться.
Я робко улыбнулся в ответ и замешкался, застрял, как дурак, посреди дороги.
– Пшел вон! – рыкнул один из парней и толкнул меня в сторону.
Я чуть не упал. Толпа заржала, но, слава Огню, прошла мимо. Девушка-ангел сбилась было с шага, она смотрела на меня с сочувствием, но толкнувший меня парень дернул ее за руку, что-то резко сказав, и чудесное видение растворилось.
Я перевел дух.
– Партрэт! – раскатисто произнес кто-то над самым ухом.
Я подпрыгнул. Оказывается, меня оттолкнули на прилавок, и теперь его хозяин – смуглый, черноглазый мужчина лет сорока, с трехдневной щетиной, смотрел на меня.
– Что, простите? – пробормотал я.
– Партрэт, – повторил мужчина. – Лубой партрэт. Малынький, балшой, у мыдалйоне.
Говорил он с чудовищным акцентом, но я его понимал. Мужчина указывал на разложенные на прилавке портреты. С большинства из них смотрели красивые женские лица. Одни были написаны краской, другие – начерчены углем или карандашом. Одни в рамах, другие просто на листах бумаги. А еще на прилавке лежали медальоны. Ну, такие, которые открываешь, а там – портрет кого-то близкого.
И тут меня осенило.
– Вы сами рисуете? – волнуясь, спросил я.
Мужчина, величественно прикрыв глаза, наклонил голову.
Плюнув на здравый смысл, я достал из кармана свой многострадальный смартфон, включил его, нашел в галерее фотографию сестры.
– Вот такой портрет, – сказал я и показал на золотой (скорее всего, конечно, позолоченный) медальон. – Вот сюда.
Мужчину появление высоких технологий на прилавке не смутило. Он подвинул смартфон к себе, несколько секунд вглядывался в лицо на экране, потом кивнул:
– Харашо, – сказал он. – Втарая палавына?
До меня дошло, что в медальоне есть место для двух картинок. Я лихорадочно задумался…
– Вот ты где! – рявкнула Талли и схватила меня за руку. – Как ребенок, честное слово! Идем! Торги сейчас начнутся.
– Постой! – крикнул я, но Талли было не остановить. Да уж, она-то точно, в отличие от меня, хлюпиком не была. Тащила, как сущий трактор.
Я беспомощно вытянул руку в сторону уменьшающегося прилавка. Смуглый мужчина со всё таким же серьезным и невозмутимым лицом поднял руку в ответ. Странным образом этот жест меня успокоил.
Глава 11
Рынок рабов размещался в дальней части обычного рынка и представлял собой огороженную круглую арену, по периметру
Я чувствовал себя неуютно и беспомощно. Не помню, когда в последний раз расставался со смартфоном, и уж тем более оставлял его в чужих руках… С разблокированным экраном…
– Сейчас будет веселуха! – жарко дышала мне в ухо Талли. – На торгах вечно какая-нибудь история. Если повезет, можно раба и бесплатно заполучить, главное ушами не хлопать.
А вот интересно, сообразит ли «партрэтыст», что такое «свайп»[1]? А если сообразит? Что он обо мне подумает? Меня, может, уже городская стража разыскивает… Ой, дурак…
– Начинается! – дернула меня за руку Талли.
На середину арены вышел толстяк с огромной золотой цепью на шее и золотыми перстнями на каждом пальце. Толстяк улыбался во весь рот. Рот был заполнен кривыми желтыми зубами. Видимо, золотые ставить тут ещё не научились. Толстяк вёл на тонкой стальной цепочке невзрачную девочку лет шестнадцати. В моём мире из нее можно было бы сделать красавицу при помощи косметички и получаса времени. Здесь же она выглядела, как… Никак. Пройдешь мимо и не заметишь.
– Мам, давай эту! – услышал я слева капризный голос и повернул голову.
Паренек примерно моего возраста, тоже в сером плаще, теребил высокомерную даму, которая стояла, так вскинув голову, что, наверное, вообще ничего, кроме птичек, не видела.
– Здравствуйте, дамы и господа! – попытался исполнить нечто вроде поклона толстяк. – Рад приветствовать вас. Не буду злоупотреблять вашим вниманием, мы все тут не для разговоров собрались. Первый лот – юная, похожая на нераспустившийся цветок, Ганла. Умеет хлопотать по хозяйству, прекрасно вышивает и готова постичь тонкости науки любви под вашим руководством.
– Пойдёт, нет? – деловито осведомилась Талли. – В начале постоянно самых ущербных ставят, вряд ли цена сильно взлетит.
– Один серебряный, – лениво сказал кто-то с противоположного края арены. Толстяк тут же повернулся и учтиво поклонился первому поставившему.
– Мам, ну ма-а-ам! – продолжал канючить парень рядом, так мерзко, что у меня даже зубы свело.
– Нет, Ямос, – снизошла, наконец, до ответа женщина, и от её гнусавого голоса мне захотелось убежать. – Девочка будет отвлекать тебя от учебы. Мы возьмем раба-мужчину.
– Я не хочу мужчину, мам!
– Тебе и не нужно его хотеть. Тебе нужен раб, который будет о тебе заботиться. Закончили разговор.
Н-да… Чего-то я аж посочувствовал этому Ямосу. Я бы тоже предпочел сам о себе заботиться, чем терпеть рядом какого-то мужика. Хотя, может, у меня просто недостаточно рабовладельческое мышление.
Пока я сочувствовал Ямосу, Ганлу продали. Тому самому дядьке, который дал «один серебряный». Кстати, вот интересно, кто там «серебряный»?
Местная валюта. Дилс – медная монета. Сотня дилсов – гатс, серебряная монета. Сотня гатсов – солс, золотая монета.