Эра Огня
Шрифт:
Родион уставился в пол. Он продолжал сжимать голову руками и слегка раскачивался вперёд назад. Он не понимал, что с ним происходит. Нечто вытягивало из него силы. Страшная слабость разливалась по его телу. Страшная до того, что волосы на затылке начинали шевелиться. При желании, он не смог бы подняться на ноги. Каспар стоял у двери и тоже что-то высматривал на полу. Повисла тишина.
– Странно, – произнес Каспар, – Может она сбежала?
– Тебя там не было, поэтому ты так говоришь. Это невозможно. Я сам все видел.
– Но что они хотели узнать?
– Что я делал после казни. Куда пошёл. Чем был занят. Всё это какая-то бессмыслица.
А потом он прошёл в мою комнату и там растворился в воздухе. Ну и что? Я знаю, он меня не оставит в покое. Эти псы не оставляют своей жертвы до тех пор, пока не изведут ее. Но меня им извести не выйдет. Я их не боюсь.
– Я бы тебе посоветовал так: не бойся, но поостерегись, – Каспар взглянул на руку Родиона, – что это? Такие увечья не каждый день получаешь. Ты случайно не повелитель огня? Ты не думал, что твоя рука
– Не валяй дурака, Каспар. Этот ожог тут не при чем. Я получил его сейчас, у двери. Камень был раскаленный. Ума не приложу, откуда он взялся у меня под окном.
– Тот, которым ты собирался меня убить? Теперь понимаю, что там с тобой произошло. Может и к лучшему. Ожог – это не пробитая голова твоего друга, верно?
Родион вымученно улыбнулся.
– Да, ты прав. Прости, но я сейчас ничего не соображаю. Ты бы мог зайти вечером?
– Конечно. О чем речь. Сегодня вечером я буду у тебя и мы с тобой поговорим.
– До вечера, Каспар.
– Увидимся.
Каспар ободряюще похлопал друга по плечу и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Родион знал, что Каспару тоже нелегко, хоть он никогда никому не показал этого. Что творилось у него в душе оставалось загадкой даже для Родиона, не говоря уже об остальных. За долгие годы их дружбы он понял, что Каспар не выносит и капли жалости по отношению к себе. Нередко он представал перед людьми бессердечным гордецом, не способным пролить ни единой слезы, что бы ни произошло. «Лучше порицание, чем сострадание», – говорил он и улыбался. Никакое событие не могло выбить его из колеи. Он всегда держал спину прямо и сохранял улыбку на лице. Любил ободряюще хлопать Родиона по плечу, даже если не Родион, а он сам нуждался в утешении. Но разве мог Каспар нуждаться в утешении? Мог, но не хотел. И когда Каспар потерял свою сестру, которую любил больше всех на свете… И о которой, конечно, не забыл до сих пор и не забудет никогда…
Родион вышел на улицу, чтобы вернуть друга, если тот ещё недалеко ушёл, пожать ему руку и сказать, что все будет хорошо. Он сразу заметил на дороге его силуэт. Каспар медленно шёл по направлению к центру: прямая спина, твёрдый ровный шаг. Мнимое спокойствие и не изменяющее никогда хладнокровие – он мог обмануть этим кого-угодно, но не своего близкого друга и не теперь, когда не знал, что тот стоит за его спиной и пристально следит за ним. Повесив голову, Каспар все дальше удалялся от дома. Родион с грустью смотрел ему вслед, пока он не скрылся за углом.
6
Родион вошел в гостиную и упал на диван, с ожесточением взъерошив волосы. Однажды дядя рассказал ему, что случилось с сестрой Каспара.
Росли они без матери – она умерла при рождении дочери. Отца никогда не бывало рядом. Богдан Раев слыл деловым человеком, которого собственные дети интересовали меньше всего. Воспитывали их то одни, то другие родственники, и что такое настоящая любящая семья, они не знали, но знали, что такое настоящая братская любовь. Сестру Каспара звали Кристина. Она была голубоглазой девочкой с тёмными локонами всегда заплетенными в тугую косу. Он же, черноглазым мальчишкой со светлыми, почти белыми волосами, которые никак не укладывались на его голове и несколько вихров обязательно оставались торчать кверху. В этом заключалось их различие. Черты лица у них были до того схожи, что многие принимали их за близнецов. Они росли красивыми и ласковыми малышами. Поэтому некоторые из их многочисленной родни брали на себя обязанность позаботиться о них. Но длилось это до времени, после чего дети переходили в другие руки, затем в третьи, и в такие моменты брат с сестрой остро чувствовали, что кроме друг друга никого в мире у них больше нет.
Когда пришла беда, Кристине было всего шестнадцать лет. Каспару исполнилось восемнадцать. Жили они в то время у двоюродной тетки по линии отца Норы. Был у нее сын Фаго, злобный мстительный парнишка, лет восемнадцати. Он не любил свою мать, мучил её при любой возможности, а возможностей всегда имелось достаточно. Он мог создавать их из ничего. Каспара он ненавидел лютой ненавистью. Он бы убил его во сне, если бы мог, но на это не хватало смелости, а вредить по мелочам ему надоело. Фаго постоянно разрабатывал планы по уничтожению своего троюродного брата, но никуда эти планы не годились. Кроме одного, о котором Каспар и потом вспоминал время от времени.
Однажды утром, когда Нора и Кристина уехали в гости к Даричам, их дальним родственникам, Каспар остался присмотреть за домом. На Фаго Нора никогда не могла положиться, несмотря на то, что он был её родным сыном, а не Каспар. Каспар прогуливался по небольшому саду, уже вошедшему в пору цветения и благоухающему, как сады в восточных сказках, которыми он зачитывался в детстве. Насвистывая незамысловатую песенку, он отвлёкся на одну особенно красивую розу, а когда повернулся, перед ним стоял Фаго с перекошенным от злобы лицом. «Верно прятался в кустах у дорожки» – решил Каспар. Эта мысль заставила его рассмеяться, хотя он вовсе не желал этого делать. Лицо Фаго побелело как мел. Он шагнул вперед и прошипел: «Много смеёшься – много будешь плакать». Смех Каспара как рукой сняло. Не то, чтобы он испугался, просто ему стало противно. Он обошёл Фаго и направился к дому. Прогулка была испорчена. Вдруг, прямо на дорожке, он заметил нелепое нагромождение веток. Он подошёл поближе и разглядел под ветками, наваленными одна на другую, яму глубиной в полтора метра. Видимо эта ловушка предназначалась ему. Каспар присел на краю ямы и стал разбрасывать ветки. Ему опять захотелось смеяться.
И только к одному человеку он испытывал любовь. Ненормальную, болезненную любовь. Иногда из-за этой любви он ненавидел Кристину сильнее остальных, иногда готов был рыдать у всех на глазах, требуя у неё взаимности, которой она не могла ему дать. Он мучил её своей любовью, как мать мучил ненавистью. Кристина никогда не жаловалась брату, но Каспар сам замечал уродливое чувство Фаго. Нередко Фаго получал по заслугам. Каспар мог забить его до смерти, если бы Фаго хоть раз принял бой. Но он никогда не сопротивлялся. При первом же ударе он просто падал навзничь и лежал, без всякого движения. Каспара выводила из себя эта трусость, эта хитрость, но он не мог драться с неподвижно лежащим человеком. Он не мог ничего сделать. С чувством гадливости, переполнявшем его душу, он разворачивался и уходил.
Эта любовь продолжалась полгода, прежде чем Фаго решил, что хватит с него унижений и эти чёртовы Раевы должны ответить за все, через что заставили его пройти.
Никто, кроме матери Фаго, не знал об одной его хорошо скрываемой тайне. Он родился с хвостом. Не таким хвостом, который бывает у кошек или крыс, а небольшим наростом на крестце. Это уродство Фаго прятал все свои сознательные годы. Сам он от природы не был уродом, но постоянная злоба изменила его лицо. Никто не хотел задерживать на нем взгляда дольше пары секунд. Казалось, эти глаза желали каждому провалиться в преисподнюю, даже если говорил он льстиво и вкрадчиво, что, в общем, бывало редко. Мать его считала, что именно из за хвоста он стал таким, и нередко рассказывала истории о том, как часто без суда сжигали женщин с подобным изъяном. Она сама верила, что это главный признак ведьмы. У мужчины хвост – это трудная и несчастная судьба. Верил в это и Фаго. Он собирался отомстить Кристине и Каспару и стал обдумывать очередной план. И скоро приступил к его исполнению. Он разузнал, что в ближайшее время Каспар отлучится к своему отцу на день, возможно два. На все это время он останется полноправным хозяином в доме, и Кристина будет в его власти. Мать свою он в расчет не брал. Она никак не могла помешать ему в исполнении плана. Перед отъездом Каспар взял с Норы слово, что та глаз не спустит с его сестры и Фаго. Нора обещала. День прошёл как обычно и после ужина каждый отправился к себе. Фаго проследил за матерью. Он знал, как только она коснётся подушки, до утра её ничем не разбудить. Он дождался пока Нора уснула, вернулся к себе и закрылся в комнате. Фаго шагал из угла в угол и мучительно ломал руки. По спине стекали холодные капли пота. Вся его рубашка промокла насквозь. Лицо его пылало, а сам он дрожал, как от ледяного холода. Но вот он остановился и безумно улыбнулся. Решение было принято. В комнате он припас железную кочергу, которой ворочал деревяшки в камине. Сейчас камин немного тлел, но не горел. Он опустил кочергу в тлеющую золу, накалил её и вышел из комнаты. Спальня Кристины находилась совсем рядом и далеко идти не пришлось. Фаго встал у двери и прислушался. Везде стояла такая тишина, что ему стало страшно. Фаго тяжело глотнул и решился приоткрыть дверь и заглянуть. Кристина спала. Сердце Фаго усиленно забилось: пришла его очередь праздновать и веселиться. Он подошёл к Кристине и сорвал с нее одеяло. Сразу за этим, одной рукой зажал ей рот, а второй приложил раскаленную кочергу к крестцу, точно туда, где у самого Фаго был хвост. Кристина пыталась кричать. От боли и страха по её щекам потекли слезы. Но рука, зажавшая ей рот не отпускала, как она не билась. Наконец, когда она успокоилась, Фаго отнял руку от её лица, криво улыбнулся и вышел из комнаты. Кристина сидела на кровати и рыдала до утра. А утром её забрали по обвинению в колдовстве. Нора кричала, металась в истерике и требовала доказательств. «Хвост, который она отрубила и прижгла кочергой» – был ответ. Нора застыла с раскрытым ртом. Больше Кристину никто не видел. Скоро до Норы дошла весть, что девушку прилюдно казнили.