Эра Стрельца
Шрифт:
– Идемте.
…Силы оставили ее в морге.
– Да, это Лиля, – сказала товарищ Мильто, увидев тело, и рухнула как подкошенная. Алексей едва успел ее подхватить.
Женщину долго приводили в чувство. Потом вывели на воздух.
– Лидия Евгеньевна, – мягко сказал Алексей, – вам пока не могут выдать тело. С похоронами надо немного подождать, но мне необходимо… Необходимо с вами побеседовать.
– Да-да, – кивнула женщина.
Алексей был уверен, что она его не слышит.
– Быть
– Да-да. – Она вдруг очнулась. – Мне надо… мужу… Как это – не могут выдать?
– Идет следствие. Патологоанатом еще не дал заключения.
– Патологоа… О Господи!
– Я доведу вас до машины.
Алексей переглянулся с Матвиенко. Тот пожал плечами.
– Ну, что там? – спросил Алексей, прежде чем усесться рядом с Лидией Евгеньевной.
– Руками душил. Изнасилования не было. – Матвиенко покосился на рыжую женщину, сидевшую в машине. Стекло было поднято. Не слышит. – Но душил мужик. Большой, сильный. Тело не волок, нес на руках. Впрочем, она была легкая, как перышко. Я тебе нужен?
– Нет. Но надо женщину отвезти. Поговорить. Быть может, она что-нибудь знает об этом Беликове. Подкиньте на Фрунзенскую, а обратно я своим ходом.
– Дело обрастает ненужными подробностями, – усмехнулся Матвиенко. – Чуешь, чем пахнет?
– Чую. Выговорешником или чем похуже, – мрачно сказал он. – Когда к трем трупам добавляется четвертый…
Он не договорил и махнул рукой. Виноват. Чем оправдываться? Нечем!
Всю обратную дорогу Лидия Евгеньевна молчала. Молчала и плакала. «Пусть плачет, – думал он. – Будет легче».
Когда они поднялись в квартиру, перед ним была уже совсем другая женщина. Именно женщина, а не бывший партийный работник. Алексей ничего против них не имел, против партийных работников, но не слишком ли? Можно было и помягче. Глядишь, из девочки не выросло бы то, что выросло. Конечно, такое могло вырасти не только в семье партийного работника. В любой. Тьфу ты! Он опять начал стыдиться своих мыслей.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он, повесив на вешалку светлый плащ в дождевых брызгах.
– Мне… нехорошо…
– Воды? Капель? Где у вас лежат лекарства?
– На кухне. В шкафчике. Постойте, я сама.
Следом за женщиной он прошел на кухню. Разговора не получится, но и одну ее оставлять нельзя.
– Ваш муж на работе? – спросил Алексей.
– Да. – Она всхлипнула.
– Может, позвонить ему?
– Он скоро придет. Я даже не представляю, как я ему… И Лиза…
– Лиза?
– Старшая.
– Так у вас две дочери? – с некоторым облегчением спросил он.
– Да. Две. Она с нами давно не живет, Лиза. Господи, надо же ей позвонить!
– Позвоните.
Она ушла в комнату. Прошло минут пять, он заволновался,
Лидия Евгеньевна сидела на диване и бессмысленно смотрела в одну точку. О нем она просто забыла. Комната была большая, обставленная дорогой, хорошей мебелью. И все здесь было дорогое. И прочное. На века. Он разглядывал фарфор в импортной стенке и пытался понять: как?
– Лидия Евгеньевна, вы есть не хотите? По-моему, вы не завтракали. А сейчас время обеда, – бодро сказал он.
– Что? Я не хочу есть.
Он хотел. Но промолчал. После паузы как можно мягче сказал:
– Лидия Евгеньевна, я вынужден вас спросить. О вчерашнем вечере. Лилия, она была одна? Быть может, вы видели машину? Она приехала на машине?
– Моя девочка! Как я ее вчера ругала! Зачем я ее ругала? Я сказала, что лучше бы она умерла. Вы понимаете? Я, мать, я пожелала смерти своей дочери. Поэтому она и умерла. Я убийца.
– Ну, ну, не терзайтесь так! Она вела такой образ жизни, что…
– У меня была такая красивая девочка, – не слушая его, продолжала Лидия Евгеньевна. – Она родилась с рыжим пухом на голове, глаза темные, пальчики крохотные, а на щечке родинка. Она даже не плакала – пищала. Я ничего не сохранила: ни пряди ее волос, ни одного молочного зубика. Ее исписанные тетрадки собирала и сдавала в макулатуру, не любила, когда в доме скапливался мусор. Всегда оставляла ее на Лизу. У меня тогда была работа, всю жизнь только работа. Не успевала ни приласкать своих детей, ни поговорить. Работала, работала. А потом они перестали нуждаться в моей ласке. У меня ничего не осталось. Ничего. Ни пряди ее волос, ни единой тетрадки… Вы понимаете?
– Лидия Евгеньевна, вчера вечером о чем она с вами говорила? Она боялась кого-нибудь? Вспомните, пожалуйста. Кого она боялась?
– Вас. Она так боялась, что бросила все свои вещи. Она курила, все время курила. Я постоянно ее ругала за то, что курит. Когда Лиля еще училась… в школе… я била ее по губам. Если бы не била, Лиля бросила бы курить. Она все делала мне назло. А теперь она умерла…
Слезы вновь потекли по бледному лицу Лидии Евгеньевны. Леонидов отчаялся что-либо узнать.
– Когда Лиля уехала? Во сколько? И куда? Она вам не сказала?
– К мужику своему, куда же еще, – женщина вдруг перестала рыдать. Вот он, объект для ненависти! Найден! – Это он ее убил! Мерзавец! Он убил мою девочку!
– Лиля ничего про Беликова не рассказывала?
– Я ничего не хотела знать. Я их всех ненавидела, всех, кто совращал мою дочь. Серебряков – первый. Если бы я знала тогда… когда они познакомились в этом офисе… что этот мерзавец ее убьет… Я бы легла на пороге и не дала бы ей выйти из дома… моей доченьке…