Ересь Хоруса. Омнибус. Том 3
Шрифт:
— А ты…
— Нет, — ответил Тиро, уже жалея, что рассказал Сайбусу об увиденном — или привидевшемся — в крио-камере Брантана. — Капитан выглядит так же, как всегда.
— А Тарса? Что он говорит?
— Ничего, — огрызнулся Тиро. — Что он, по-твоему, может говорить? Капитан заперт в ледяном стазисе. В стазисе раны не излечиваются. Смертельные раны чудесным образом не исчезают. Никто не может вернуться из мертвых, как бы сильно нам этого ни хотелось.
Убедившись, что состояние раненых в апотекарионе стабилизировалось,
На такой глубине коридоры покрывал белый иней, делая их похожими на проходы в древнем леднике. Из-за этого звук и свет вели себя странно. Эхо его шагов улетало далеко вперед, а раздробленное отражение извивалось во льду. Неудивительно, что среди экипажа — как космодесантников, так и сервов легиона — распространились слухи о призраках и фантомных голосах, возникающих на этих уровнях.
Глупости, разумеется, но ведь даже аугментированный и тренированный мозг легионера был подвержен парейдолии.
В стерильном воздухе блестели белые снежинки, и блестящие сосульки, похожие на стеклянные кинжалы, свисали с балок. Тарса миновал склеп, где покоился разбитый дредноутский корпус брата Бомбаста. Остановился и прижал руку в латной перчатке к холодному металлу.
Он продолжил путь к холодному сердцу корабля. Насыщенно-зеленые доспехи Тарсы испускали горячий пар, и холод становился все привычнее, но когда люк, отделявший последнюю криокамеру, отъехал в сторону, он задрожал.
Воздух минусовой температуры дыханием вылетел наружу.
Тарса укорил себя за использование подобных метафор, но он все-таки был уроженцем Ноктюрна, выросшим на легендах, которые передавались у очага от отца к сыну. На сказаниях о войне, на сказаниях об адских драконах и о бессмертных огненных душах в подземном мире.
От закоренелых привычек избавиться сложно.
Камера Ульраха Брантана была настоящим склепом и представляла собой ледяную пещеру, наполненную безвоздушным холодом и шипящей, жужжащей техникой. Наиболее чувствительные механизмы были накрыты термобрезентом, и изолированные кабели, похожие на спящих змей, пульсировали на напольных плитах.
В центре комнаты стоял контейнер со стеклянной крышкой, в котором лежал смертельно раненный капитан «Сизифея». Поверхность контейнера почти полностью скрывал голубовато-белый иней, бросавший в сумраке мерцающие отблески. Следуя уже сложившейся привычке, Тарса протянул к стеклу руку и вытер иней над лежавшим внутри Брантаном. Тарса уже не раз видел его раны, но менее ужасными они от этого не выглядели.
Недостающие конечности, кратеры от масс-реактивных снарядов в кулак глубиной, жуткие впадины от ударов цепным мечом и страшные фосфексные ожоги.
Они трижды убили бы обычного воина, но Брантан держался.
В большинстве других легионов человеку, получившему такие раны, позволили бы умереть или же заключили его в дредноут. Однако за время, проведенное на борту «Сизифея», Тарса понял,
На его груди до сих пор сидело, словно паразит, Железное Сердце — несколько паукообразное устройство из меди и серебра, одновременно исцелявшее и пожиравшее Брантана. Из его сегментированного туловища исходили тонкие, как нити, усики, которые исчезали в плоти капитана. Никто не знал, куда они были направлены и что делали в его организме. Ни один прибор в арсенале Тарсы не мог выявить их пути.
Судя по тем коротким сеансам, когда они решались рискнуть и пробуждали Брантана, чтобы узнать его мнение, археотехнический прибор восстанавливал катастрофически поврежденные органы. Но лишь за счет его «жизненный силы» — за неимением лучшего термина.
Тарса склонился над контейнером, так что в заледеневшем стекле отразилась угольно-черная кожа и красные глаза, гордо свидетельствовавшие о его ноктюрнском происхождении.
— Ты с таким немыслимым упорством держишься за жизнь, — сказал он почти шепотом. — Сыны Вулкана горды и отважны, но мы знаем, когда следует наступать, а когда уходить. Пора успокоиться, Ульрах.
Кадм Тиро убил бы его за эти слова. Исполняющий обязанности капитана верил, что Брантана можно вылечить, но действия Тарсы лишь продлевали его страдания.
Десятилетия работы в апотекарионе говорили ему, что Брантан никак не мог услышать его из стазис-поля, но об этом так мечтала часть его души, хотевшая верить в чудеса.
Он отвернулся от контейнера, глубоко вздохнул и распахнул глаза, когда морозный воздух наполнил легкие. Как же сильно он отличался от воздуха на родном вулканическом мире, который он и не надеялся когда-либо увидеть.
Тарса приступил к процедурам по сохранению прогеноидов, извлеченных из павших воинов. Каждая смерть была болезненным ударом по «Сизифею». Их было не так много, чтобы легко сносить подобные потери.
Годы, проведенные в сражениях на периферии этой войны, сказались на и без того ослабленном экипаже ударного крейсера. Им дорого пришлось заплатить за путешествие в варп-шторм вслед за Фениксийцем и Железным Владыкой.
Как и за побег оттуда.
У них оставалось всего лишь сорок два воина, а материальные запасы стремительно сокращались, и близилось время, когда оставаться в дебрях космоса будет уже невозможно. Тарса знал: скоро кому-то придется убеждать Кадма Тиро, что пора возвращаться в Империум.
Он вздохнул, понимая, что этим кем-то должен стать он. Шарроукин был Гвардейцем Ворона до мозга костей и любил этот вид войны. Он никогда ничего подобного не предложит. А в Железном Десятом никто не сможет отбросить гордость и признаться, что невозможно уже продолжать эту партизанскую кампанию.
— Я наблюдал такое же поведение у пирогавиалов, — сообщил Тарса безмолвному гробу, стерилизуя внутреннюю часть редуктора и пломбируя цилиндрические резервуары для проб.
— Это ящеры, обитающие в лаве кратеров в ноктюрнских вулканах и склонные яростно защищать свою территорию, — уточнил он.