Ересь Хоруса. Омнибус. Том II
Шрифт:
— Ты и… в самом деле… так считаешь? — сумел спросить Малкадор. Свирепый взгляд Мортариона стал тем подтверждением, в котором он нуждался. — Хорошо. Я рассчитывал показать тебе это позже… когда степень готовности будет выше… но, возможно, подойдет и этот момент.
Он поправил одежду, пытаясь не показывать, сколько боли причинила ему удушающая хватка Мортариона, и указал на двери из красного дерева, которые вели в комнату, в которую обычно могли входить только он и Император.
— После тебя. Думаю, тебе это будет… интересно.
В
На полу были вытравлены концентричные круги, каждый из которых отмечала отдельная руна. Со сводчатого потолка свисали на цепях так же маркированные железные ромбы, тихо поворачиваясь в тусклом свете мерцающих факелов. Воздух был спертым и горячим, как кровь.
Кисти, шею и лодыжки Лерменты крепко приковали к железной раме, которая стояла лицом к кругам в дальнем конце комнаты.
Женщине пришлось сильно повернуть голову, чтобы взглянуть на примарха. Слева от нее находился иллюминатор в форме глаза, занимавший почти всю высоту стены. Через бронестекло был виден Тераталион, все еще ярко светящийся в пустоте и почти не выдававший продолжающуюся агонию. Мортарион стоял перед окном, глубоко дыша и наблюдая за смертью планеты. Время от времени он дергался, или же сжимал руки, а дыхательная маска издавала тихий хрип выдыхаемого воздуха. Примарх стоял там больше часа. С момента, как слуги Легиона приковали ее к раме и оставили их наедине, он не произнес ни слова.
— Так значит, ты все это устроил, чтобы найти меня? — спросила Лермента, устав от вынужденного молчания.
Мортарион медленно повернулся к ней. Каждое его движение было неторопливым, словно отягощенное ужасной усталостью. На таком близком расстоянии Лермента заметила в тени капюшона едва зажившие раны.
«Кто мог ранить его? Да даже поцарапать такого?»
— Не все, — прохрипел он, дыхательная маска щелкала, отфильтровывая слова. — Уничтожение мира полезно. Оно очищает душу.
Лермента подняла бровь. Голос примарха как-то странно дрожал.
Прихрамывая, он прошел мимо нее и остановился в центре рунических кругов. Сложив руки, примарх посмотрел на нее.
— Долгое время, — начал он, — я верил в то, что говорил мне мой новый отец. Я убедил себя, что вы были мифом.
— Что ж, ты видишь, что это не так.
— Я вижу смертную женщину, — сказал Мортарион. — И могу сломать твою шею кончиками пальцев.
— Просто очаровательно.
Мортарион подошел к ней,
— Сколько времени ты провела здесь?
— Двадцать пять лет, — ответила она.
— А смертная, которую ты сожрала?
— Я забыла и не могу ее больше спросить — она быстро сошла с ума.
— Зачем тебя прислали?
— Меня не присылали, — резко ответила Лермента. — Я сама пошла на это. Здесь были бесценные вещи, а теперь вы все уничтожили. Когда твой брат Магнус вернется, он будет зол.
— Не говори мне о моих братьях. Ни об одном из них.
Мортарион внимательно изучал ее. На таком близком расстоянии Лермента почувствовала химический запах систем доспеха, уловила оттенок зловония в дыхании примарха, увидела крошечные черточки зрачков и легкое, едва заметное подергивание вокруг рта.
— Ты мне омерзительна, — наконец, заявил он.
Лермента поклонилась, насколько ее позволили оковы.
— А вот ты меня просто изумляешь. Я восхищена. Я и в самом деле не ожидала протянуть настолько долго, чтобы увидеть тебя в такой… обстановке.
Лесть не подействовала — Мортарион настолько привык презирать все и вся, что больше не видел ничего, кроме скрытого презрения. Лермента почти слышала, как пульсирует в разуме изводящая его паранойя, вцепившись в могучую израненную душу.
— Мои братья уже используют твоих сородичей, — сказал Мортарион. — Они говорят, что Лоргар охотно заражает своих воинов. А еще Фулгрим.
Мортарион вздрогнул.
— Я поразился этому лицемерию.
— Не стоило. Они увидели естественный порядок и приняли его.
Мортарион безрадостно улыбнулся за своей маской. Он повернулся и указал на собрание эзотерики в своих покоях.
— Это обереги, — сказал он. — Защита против тьмы. Колдовство — болезнь. Мы должны защищаться от него. Избавиться.
Он подошел к одному из свитков и лениво провел пальцем по тексту.
— Древние терране верили в одного бога. Бесконечного. Всемогущего. Вера обернулась головоломкой — как описать совершенство? Какие слова могли быть для этого достаточны?
Мортарион сжал пергамент в кулаке. Пальцы почти дрожали.
— Все, на что они согласились — это негативная теология, отрицающая все определения бога. И когда люди исчерпали все, что было неистинно, неизученным осталась его природа.
Примарх снова взглянул на женщину, и неприкрытая ненависть вернулась.
— Я окружаю себя всем, что не имеет отношения к варпу, потому что он ненавистен мне. То, что остается — это порча. Я выискиваю ее. И уничтожаю.
— И, тем не менее, — сказала Лермента, — из всех людей этого мира ты решил спасти меня.
Правый глаз примарха дернулся.
— Пока что.
— Почему?
Он снова приблизился, и все, что могла сделать скованная Лермента — не отпрянуть.
— Я окружен проклятыми, — сказал он. — Джагатай был прав — я сам по себе. Эфир оскверняет все, к чему прикасается. Но я пойму его. И одолею.