Ересь Хоруса. Омнибус. Том II
Шрифт:
Узнать это было невозможно, но скоро ему придется что-то решать. Неверное решение лучше, чем никакого, и он понял, что есть только два варианта: отступить к уже известной участи — или подняться к неведомому будущему. У него не было воспоминаний, но он знал, что отступать не в его характере. Если уж что-то решил, надо следовать принятому плану, чем бы это ни обернулось. Он не мог сказать, откуда в нем взялась эта уверенность, но как только выбор был сделан, он понял, что не ошибся. Поднял правую руку, скользнул ладонью по скале в поисках опоры и, обнаружив ее, крепко ухватился. Аккуратно разжал пальцы левой руки и дотянулся до узкого каменного выступа. Надежно держась руками, поднял босую ногу (ступня распорота — поранил
Он продолжал подъем мучительно медленно, но упорно. Каждое движение несло в себе боль и риск, но он действовал с непреклонной решимостью, запретив себе думать о неудаче. Усилившийся дождь терзал тело ледяными иголками, как будто вознамерился сбросить его со скалы. И дождь, и усталость, и боль — все было против него, но он только сильнее цеплялся за скалу стихиям наперекор. Перехват за перехватом, шаг за шагом, все выше и выше. Каждый миг этого подъема был рождением заново, каждый новый вдох — откровением. Камни внизу удалялись, но облака наверху, казалось, поднимались вместе с ним, обнажая следующую часть утеса, но не его вершину.
Как знать, может быть, никакой вершины и нет. Может быть, он будет карабкаться, пока не кончатся силы, а потом сорвется навстречу смерти. Эта мысль не вызвала в нем особой тревоги, ведь погибнуть, исчерпав все силы, лучше, чем погибнуть, так и не узнав предела собственной выносливости. Приободрившись, он полез быстрее: теперь гора стала его врагом, препятствием, которое надо преодолеть. Конкретный образ врага придал ему сил, до предела обострив желание победить.
Теперь и вверху, и внизу он видел только каменный откос, эту неумолимую черную стену, которая хотела, чтобы он сдался и умер. Он стиснул зубы, а потом со злостью плюнул в скалу перед собой. Кровь ручейками струилась по рукам из глубоких, до кости, порезов на ладонях, оставшихся от острых выступов, на которые он переносил весь свой вес. Но боль — ничто по сравнению с мыслью, что эта скала окажется сильнее его.
Он не знал, почему вероятность поражения казалась ему столь мучительной, если самой смерти он не боялся. Чего вообще может бояться человек, у которого нет ни памяти, ни будущего? За этой мыслью пришла другая: посмотрев на свои тонкие руки, прикинув в уме собственный рост, он понял, что еще подросток. У него было тело юноши; крепко сложенное, мускулистое, но все-таки не тело взрослого мужчины. Может быть, этот подъем — часть какого-то мальчишеского спора или обряда инициации? Проверка его мужества, ритуал взросления? На границе сознания вспыхнул неясный образ: кто-то огромный и грозный вкладывает в него железную волю и готовит невозможные испытания, зная, что он их выдержит.
Воспоминание померкло, сменяясь новым смутным ощущением. Он здесь не один. Некто — нечто? — следит за ним. Смехотворная мысль, потому что где найти еще одного такого дурака, который полезет по отвесной скале в дождь? Но возникшее чувство не исчезало.
Он нашел подходящий выступ, на котором мог отдохнуть, не разодрав снова израненные ноги, и осторожно развернулся так, чтобы встать спиной к откосу. Спустился туман, и влажная непроницаемая завеса скрыла все вокруг, обнажив, однако, кусочек неба. Он увидел звезды. Прекрасный черный холст, на нем россыпь ярких точек — брызги света от невероятно далеких солнц. Он знал, что такое звезды, знал химические законы их жизненных циклов, но источник этого знания оставался такой же тайной, как и путь, который привел его на эту скалу. Созвездия и потоки светящихся частиц вращались у него над головой, словно огромный сияющий диск.
Но что-то еще было в центре этого диска, оно было там всегда и не отрываясь наблюдало за юношей. Он смутно чувствовал, что это взгляд не благожелательного
Это нечто напоминало океанский водоворот, перенесшийся с земли на небеса, где теперь он вращался вихрем тошнотворных оттенков, изрыгая гнилую пену материи и света. Целая область космоса поглощала время, а потом выплевывала изуродованными кусками; вихрь казался юноше глазом какого-то огромного чудовища, родившегося недавно, но которому суждено пережить сами звезды.
Это зрелище вызвало в юноше тошноту и головокружение, и он зажмурился, чувствуя, что теряет равновесие. Ноги его задрожали, тело словно перестало слушаться и наклонилось вперед, так что спина больше не прижималась к скале. Впереди был безбрежный провал в ничто, и юноша ошеломленно понял, как узок этот каменный выступ на котором он стоит, и как далеко до земли.
Его рука шарила по поверхности скалы, но не находила опоры. Тело наклонилось еще дальше в пропасть, голос разума кричал, призывая сопротивляться этой слабости. Нащупав тонкую трещину в камне, он с силой вогнал в нее пальцы — и в тот же миг рухнул в пустоту. Руку, которая удерживала его от окончательного падения, пронзила боль. Чувствуя, что хват соскальзывает, обдирая краями трещины кожу с кисти, он сжал пальцы в кулак и стиснул зубы, стараясь побороть подступающую волну паники. И снова силы ему для этого дал гнев. Кто-то бросил его на этом утесе, обрекая тем самым на верную смерть. Он мог сказать это с абсолютной, но в то же время необъяснимой уверенностью. Зачем кому-то приговаривать к такой смерти подростка, который к тому же ничего не помнит? Какой в этом смысл? Неоправданная жестокость такого крещения огнем вызвала в нем злость, а злость в свою очередь породила ледяное спокойствие. Он глубоко вдохнул и постарался не думать о боли в израненной руке.
А потом из тумана вынырнул какой-то предмет — веревка, которую спускали по отвесной стене утеса.
— Хватайся, парень, — сказал голос сверху. — Давай же.
Туман рассеялся, и он увидел вершину: густо заросшая дроком и жестким папоротником, она была в каких-то пятидесяти метрах от него. На фоне ночного неба выделялась группа мужчин в бело-золотых доспехах. Двое из них держали веревку; третий, в шлеме с красным гребнем, окликнул его еще раз:
— Ну же, мальчишка, думаешь, нам больше нечего делать, кроме как тащить тебя наверх?
Юноша презрительно скривился в ответ на эту скептическую оценку его шансов добраться до вершины самому. Потянувшись свободной рукой, он нашел надежный зацеп — и с трудом перевел дыхание, когда напряжение в другой руке ослабло. Ноги через мгновение нашарили опору, и он смог вытащить окровавленные пальцы из трещины.
— Я поднимусь сам, — сказал он. — Помощь мне не нужна.
— Как хочешь, — мужчина пожал плечами. — Поднимайся, падай, мне все равно.
Веревку втянули наверх; видя, что испытание близко к концу, он почувствовал прилив свежих сил. Двигаясь от одной опоры к другой, он все увереннее отвоевывал у скалы метр за метром. Чем ближе к вершине, тем больше зацепов оказывалось на стене, как будто скала наконец смирилась с тем, что не сможет его убить. Он подтянулся в очередной раз, начал нащупывать следующую опору, но вокруг была только пустота — он добрался до вершины.
К нему потянулись руки в латных перчатках, но он оттолкнул их от себя и встал на краю утеса, совершенно измученный. Сердце колотилось в груди, все тело переполнял восторг победы. Чувствуя, что широко улыбается несмотря на боль, он сделал глубокий вдох и сморгнул каменную крошку с ресниц.
И увидел крепость.
Она затмевала горизонт: незыблемая твердыня, словно высеченная из самой вершины горы. За каменными стенами, высокими и неприступными, за башнями, ощерившимися орудиями, сквозь амбразуры в мраморе виднелись только крыши величественных храмов и блистательных дворцов.