Еретическое путешествие к точке невозврата
Шрифт:
Весной 1522 года Лютер вернулся в Виттенберг, где, насколько нам известно, проживает и поныне.
Два года прошли относительно спокойно, но теперь ясно, что это было затишье перед бурей. Летом этого года по всей Нижней и Средней Германии простецы, подстрекаемые смутьянами из горожан и некоторыми рыцарями, забывшими о своём сословном долге, принялись составлять петиции, проникнутые духом лютеранства.
«Над поселянами не должно быть никакого иного начальства, кроме имперского. Крепостное право безбожно. Все подушные повинности безбожны. Священники должны быть выборными. Имущество церкви делится между
Но тогда ещё слова оставались словами. Первые раскаты грома прокатились над графством Штюллинг, а ныне мятежи полыхают от Эльзаса до Зальцбурга и от Тироля до Гарца.
Осознав, какого дракона он разбудил, Лютер, по-видимому, испугался, и августе произнёс вдохновенную проповедь против мятежных сект, которые порождают в народе дух неповиновения и убийства. Боюсь, что он опоздал…
***
Иоахим Кирхнер закрыл книгу.
– Вот так на сегодняшний день обстоят дела, благородные господа, и это всё, что я знаю о жизни и религиозных воззрениях доктора Мартинуса Лютера, – устало сказал он.
– Благодарю вас, Иоахим, ваши познания, как всегда, исчерпывающе глубоки, – сказал архиепископ. Он встал и положил пухлую руку на плечо своего секретаря. – Мне кажется, благодаря поистине героическим усилиям герра Кирхнера мы узнали всё необходимое. Что скажешь, Вольфгер?
– Да-а-а, – задумчиво протянул барон, – а он, оказывается, серьёзный человек, этот августинец. И кашу он заварил крутую и горячую, как бы нам не обжечься. Сказать по чести, ещё вчера я даже отдалённо не представлял, с кем нам придётся иметь дело…. А он вообще захочет с нами говорить? Зачем ему это нужно? Ну кто мы для него? Какой-то барон, какой-то монах…
– А вы заинтересуйте его! – с нажимом сказал Альбрехт. – Мне кажется, он не уверен в себе, он мучается и сомневается, ведь начатое им дело пошло как-то не так! Расскажите то, что рассказали мне, думаю, это заинтересует его, и он не откажется ответить на ваши вопросы. Как любой книжный человек, склонный к научным изысканиям, он наверняка любопытен, ну так и сыграйте на этом!
Верительных грамот я вам не даю – в тех краях моё имя не будет вам пропуском, скорее уж оно будет пропуском на виселицу, – усмехнулся архиепископ. – В Виттенберге и его окрестностях, по слухам, сейчас очень не любят князей римско-католической церкви. Если грамоты попадут в чьи-нибудь недобрые руки, они наделают вам беды. Но, чтобы Лютер всё-таки убедился в том, что вы не самозванцы, возьмите вот это… – Альбрехт стянул с пальца кольцо, украшенное крупным изумрудом. – Лютер видел его у меня и, помнится, восхищался красотой и чистотой воды камня. Не думаю, что он забыл его.
О ходе переговоров сообщайте мне немедленно, любым способом. Иоахим, с кем, по-твоему, барону фон Экк, кроме Лютера, в Виттенберге можно иметь дело?
Секретарь на минуту задумался.
– Я бы назвал троих. Прежде всего, с бургомистром Виттенберга господином Лукасом Кранахом. [59] Он большой друг и почитатель Лютера. Кранах – богатый человек, именно он оплатил печатание «Сентябрьской Библии» Лютера, да и издание других его трудов тоже шло за счёт художника.
59
Лукас Кранах– крупнейший немецкий живописец
– Это уж закон природы, – усмехнулся Альбрехт, – пророки – они почему-то всегда нищие, и обязательно находятся богачи, на счёт которых они пророчествуют.
– Кроме того, попробуйте встретиться с Георгом Спалатином, [60] это исповедник, личный секретарь и вообще правая рука престарелого курфюрста Фридриха, он часто и подолгу живёт в Виттенберге. Говорят, что именно Спалатин отвечает за безопасность Лютера.
Наконец, я назову имя Филиппа Меланхтона, это давний друг Лютера, книгочей, учёный, очень мягкий и добрый человек.
60
Георг Спалатин– капеллан, затем секретарь курфюрста Фридриха Мудрого, его доверенное лицо, убеждённый сторонник Реформации.
– Как вы сказали? Меланхтон? – переспросил Вольфгер. – Вот странная фамилия!
– А Меланхтон – это не фамилия, а студенческая кличка, – пояснил Кирхнер, – настоящая фамилия Меланхтона –Шварцэрд, то есть «чернозём», он просто перевёл свою немецкую фамилию на греческий. Между прочим, Меланхтон – один из крупнейших знатоков греческого языка в Германии, автор превосходного учебника….
– Запомните? – спросил Альбрехт.
– Запомним, ваше высокопреосвященство, – кивнул отец Иона, – я ведь священнослужитель, у меня хорошая память на имена.
– Вот и славно. Ну что ж, давайте прощаться? – поднялся из-за стола архиепископ. – И да храни вас Господь!
***
В Дрезден Вольфгер со спутниками вернулся уже в сумерках. На постоялом дворе барона встретила встревоженная Ута:
– Что случилось, почему вас не было так долго?! Когда вы не вернулись на ночь, я места себе не находила, чуть с ума не сошла, пошла к Алаэтэли, попросила раскинуть руны.
– И что? – с некоторым напряжением спросил Вольфгер.
– Ну, она на минуту задумалась, потом загадочно усмехнулась, знаешь, как она умеет, и заявила, что волноваться не надо, с вами всё в порядке, и вообще, вам там хорошо! Что это она имела в виду, а, Вольфгер?
– Ну, наверное, она застала нас как раз во время ужина, – с каменным лицом ответил тот, – кухня у архиепископа выше всяких похвал! А какое вино…
Ута недоверчиво взглянула на Вольфгера, но промолчала.
«Всё равно я своё ещё получу, – подумал барон, – чувствую, отольются мне эти горничные, ох, отольются…»
– Пойдёмте ко мне в комнату, нужно решить, что делать дальше, – сказал он. – Отец Иона, позови Карла, а ты Ута, пожалуйста, сходи за Алаэтэлью.
– Эй, трактирщик! – крикнул барон, – вина в мою комнату, ветчины, хлеба и сыра, да поживей!
***
Для проведения совета комната Вольфгера оказалась слишком тесной. Карлу вообще пришлось сесть на пол у окна, но Вольфгеру не хотелось говорить о серьёзных делах в общем зале, где было слишком много посторонних.
Когда принесли вино и закуски, Вольфгер с удивлением понял, что изрядно проголодался, несмотря на то, что ещё несколько часов назад в замке Альбрехта был уверен, что ещё долго не сможет положить в рот ни кусочка.
Со смехом и шутками все кое-как разместились, разобрали кубки и тарелки и внезапно замолчали, глядя на барона.