Еретик. Книга 3
Шрифт:
Он не оборачивался ей вслед. Вытянувшись по росту и почти не дыша, он стоял, глядя в чащу леса, в противоположную сторону от той, куда двигалась Элиза. В теле его был напряжен каждый мускул.
Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем ему удалось выйти из этого оцепенения. Отдаляющиеся шаги Элизы по лесной тропе давно смолки, а на поляну опустилась чернильная темнота.
И вдруг со стороны тропы, ведущей к городу, вновь послышались чьи-то шаги.
Элиза?
Вивьен резко обернулся, не представляя, как станет реагировать, если Элиза появится перед ним
Через мгновение на поляне показалась фигура в подпоясанной черным кожаным ремнем монашеской сутане с мечом наперевес.
– Ренар… – тихо произнес Вивьен.
Казалось, друг только теперь сумел обнаружить его в темноте. Он стоял, держась за ветку близстоящего дерева, и оглядывал поляну, словно в растерянности.
– Вив? Ты здесь? – Он пошел на звук голоса друга и покачал головой. – Так и думал, что найду тебя тут. Что, черт возьми, случилось утром? Я думал, что… – Ренар осекся на полуслове, сумев разглядеть будто бы вмиг постаревшее лицо Вивьена. Он оглядел поляну вновь, и взгляд его замер на домике лесной травницы: теперь на двери висел большой замок, которого Ренар прежде никогда не видел. Он сразу же понял, что тут произошло. – Она ушла?
Вивьен сумел лишь кивнуть.
Ренар недовольно цокнул языком.
– Что ж, это, – он чуть помедлил, – правильно с ее стороны. Этот Гийом де Борд говорил с тобой? Жуткий тип! У меня от него мороз по коже. С него бы сталось отыскать Элизу – я так понял, ее он сначала и искал. – Он вновь прервался, понимая, что Вивьену нелегко говорить об этом.
Ренар тяжело вздохнул.
– Ладно. Послушай, нам лучше и самим уйти отсюда. Поговорим у меня дома, хорошо? Хочешь или нет, тебе придется обстоятельно рассказать мне, что произошло. Ведь еще вчера, когда мы попрощались, ничто не предвещало такого исхода.
Вивьен горько поморщился, но ничего не сказал, однако понимал, что скоро ему придется заговорить. Ренар заслуживает знать правду. И он – единственный, кто сможет понять и принять ее.
– Переночуешь тоже у меня, – явно не предполагая никаких возражений, сказал Ренар. – Могу поспать на полу, а тебе уступить свою койку, если хочешь.
Вивьен покачал головой. Что-то внутри него усмехнулось в ответ на жертвенность, с которой Ренар вынес свое предложение, но на лице эта усмешка никак не отразилась.
– Сомневаюсь, что смогу уснуть этой ночью, мой друг, так что не стану лишать тебя возможности поспать в более комфортных условиях. Мне не впервой спать на полу.
Ренар пожал плечами. Предлагать дважды он не стал.
– Как скажешь.
Впрочем, он и сам не рассчитывал сегодня на спокойный сон – догадывался, что это будет ночь долгого и тяжелого разговора. Но он знал, что его нужно было провести.
«Кто бы мог подумать вчера, что все обернется так печально? Возможно, нам стоило задержаться в чертовом Лонгвилле? Хотя бы на день», – думал Ренар, и мысль эта отчего-то вызывала в нем непривычную щемящую тоску. – «Хотя бы на день…»
‡ 17 ‡
Дарнеталь, Франция
Год 1361 от Рождества Христова
Небольшой городок Дарнеталь располагался близ Руана
Около тринадцати лет назад, когда в окрестности пришла чума, она существенно проредила население города: многие люди погибли, часть предпочла спастись от болезни бегством, и Дарнеталь почти опустел. Однако прошло время, и он, как и большинство французских территорий, показал свою удивительную живучесть, пламенную волю к возрождению и неиссякаемую энергию. Население понемногу восстанавливалось: рождались дети, приходили жители из других городов, возвращались из былых отлучек беглецы, оставались после долгих странствий путники. Городок понемногу начинал дышать новой жизнью и дружелюбно открывал свои двери странникам из разных земель.
Кроме простых деревянных домов, пары постоялых дворов и заложенного фундамента церкви, посмотреть пришлому путнику здесь было толком не на что, однако тут можно было найти спокойствие и уют, коего не доставало порой другим уголкам страны.
Именно сюда долгие странствия привели неприметного путешественника в грубой темно-коричневой рубахе и изношенных матерчатых штанах. В его дорожной суме – в самом низу, под скромными пожитками, – лежала накидка, которую обыкновенно носили прокаженные. Если бы кто-то увидел ее, у него наверняка возникло бы множество тревожных вопросов. Однако путешественник всем своим видом вызывал доверие, так что у людей не возникало намерения лезть в его дела. Он представился Даниэлем из Клюни и заплатил за комнату на постоялом дворе, намереваясь пробыть здесь всего несколько дней.
Он обладал удивительно развитой интуицией: всегда знал, сколько времени провести на людях, чтобы не привлечь лишнего внимания. Всегда знал, как и с кем разговаривать, сколько нужно рассказать, чтобы не оставить вопросов. Всегда знал, как выглядеть, чтобы вызванный интерес не превышал допустимую грань. Даже будучи чужаком – а значит, предметом повышенного интереса, – он умудрялся оставаться почти невидимым для любопытных глаз. Люди общались с ним, но уже к исходу дня забывали об этом. А если и помнили, то не могли передать ни одну существенную подробность его жизни, хотя каждый был уверен, что Даниэль из Клюни что-то рассказывал.
Сам того не зная, он тренировал навык скрываться на самом виду всю жизнь и к этому моменту достиг совершенства в своем искусстве. Он даже мог бы похвастать этим, если б имел такую привычку.
Даниэль из Клюни… Клод из Каркассона… Дидьен-Плотник… Жан-Пьер из Руана… Фредерик из Кана… сколько имен он уже называл людям в местах своих остановок? Сколько раз лгал насчет себя? Когда в последний раз он слышал даже из собственных уст свое настоящее имя?
Ансель Асье.
Иногда он повторял его про себя, лежа в темноте под звездами, на жесткой кушетке на постоялом дворе или в давшем ему приют монастыре. Мысленно произнося собственное имя, Ансель невольно морщился, словно само сочетание звуков причиняло ему боль. На этом имени было слишком много дурных отпечатков. Человеческая кровь… предательство веры… нарушение поста… угрозы, ложь и неподдельная, истинная вина. Если б Ансель только мог, он был бы рад потерять память, но прошлое при каждом удобном случае напоминало ему о себе, и иногда эти удары были особенно болезненны для него.