Еретик
Шрифт:
Купец поджал губы и покраснел.
— У меня очень много зерна, Амр — на бумаге. В императорских расписках. Но само зерно всех купцов империи у Ираклия. В хранилищах. И он его нам не выдаст до тех пор, пока жив хотя бы один курейшит.
Амр яростно скрипнул зубами, и вдруг его осенила какая-то смутная догадка.
— Постой… я правильно понял, что Ираклий придерживает ваше зерно у себя вопреки вашей воле?!
Менас кивнул.
— Именно так.
— Но ведь это незаконно…
Менас промолчал, но Амр уже понимал, как многое это меняет.
— А если я вытащу ваш товар из хранилища, — подался он всем
— За этим я сюда и пришел, — внимательно глядя ему в глаза, произнес грек.
Часть вторая
Ираклий тревожно покосился на уходящую за горизонт комету, просмотрел донесения гонцов и разложил на столе карту Египта. Судя по скорости продвижения аравитян, Амр должен был сегодня войти в Фаюм, — скорее всего, в обход, через предгорья. А значит, Менас уже там.
Собственно, конфликт с торгово-купеческой партией прасинов начался сразу, едва они сообразили, во что их втягивает военно-аристократическая партия венетов. Купчишки прекрасно понимали, что все тяготы войны, включая сгоревшее, вовремя не проданное зерно, лягут на них, а на захваченный курейшитский пролив, один черт, сядут военные. А если быть совсем точным, несколько родственных императору семей. И это выглядело несправедливым.
Ираклий вздохнул. Главе всех купцов Египта Менасу было плевать, что ему, императору это родство в тягость; что оно — вынужденное; что несколько сильнейших семей страны — нравится это кому-то или не нравится, — а должны обладать властью. Потому что иначе наверх попадают центурионы — такие, как Фока. А эти, кроме как снимать кожу, ничего, в общем-то, и не умеют.
— Ну, что ж, Менас… — улыбнулся император, — надеюсь, ты отыграешь свою роль безупречно…
Глава всех купцов Египта не слишком любил Ираклия и вовсе не был наивен, но в этой ситуации даже он был всего лишь орудием. Ираклий предусмотрел все, даже самые худшие варианты, и на самом деле теперь ни от Менаса, ни от Амра ничего не зависело. Почти ничего не зависело и от Теодора, ждущего у Никеи с отборным войском ветеранов. И даже от могучего имперского флота зависело немногое. Флот был обречен выйти по Траянскому [36] каналу из Нила в Мекканское море и нанести удар по морским крепостям курейшитов.
36
Траянский канал (Trajanus Amnis — Траянова река), предшественник Суэцкого канала, начинался у Каира, вел из Нила в Красное (Мекканское) море, под именем Исмаилия оставался судоходен до 19 века. Фрагментами существует и ныне.
Все зависело от правильной последовательности действий. Сначала Менас побудит Амра двинуться за зерном, затем Амр заступит за границы, затем по нему нанесет удар Теодор, и лишь, когда следы схватки в пределах Ираклиевых столбов будут неоспоримы, флот получит приказ.
«А к тому времени, когда Менас предъявит в Гелиополисе [37] бумаги на зерно, если вообще до этого дойдет, получать зерно в Аравии будет просто некому…»
Ираклий снова покосился
37
Гелиополис, он же — Он Шемс, Ain Shems (буквальный перевод — столбы). Отмечали начало императорских земель — Ираклеи (Августеи).
«Только бы Ахилл успел Ее привезти. И без того сюрпризов хватает…»
На этот раз лоцман молчал, как убитый, и лишь время от времени вполголоса подавал команды штурману. Но Кифе от этого было не легче: прямо напротив него сидел Симон — живой и здоровый.
«Наверное, они разминулись в пути, — подумал Кифа, — иначе бы он от близнецов не ушел».
Этот варвар постоянно подкидывал сюрпризы — почти всегда неприятные. Вот и теперь, Кифа знал, что Симон знает о нападении курейшитов на Византию. Однако Кифа точно так же чувствовал и другое: Симон плывет в Александрию не из-за начавшейся большой войны. Этой продажной твари было глубоко плевать на все, кроме денег, — не только на войну, возможно, даже на само Спасение.
Амхарец, почуяв, что на него смотрят, поднял взгляд, и Кифа, чтобы не отводить взгляда и не выглядеть чего-то опасающимся, сокрушенно покачал головой.
— Скажи, Симон, ты и впрямь веришь в этот бред, что нес на Соборе?
Варвар удивленно поднял брови, и Кифа уточнил:
— Ну… что младенцы, зачатые от колдуна, в ад попадают?
Симон улыбнулся.
— Нет, конечно. Младенец в своем зачатии неповинен. Просто вас, кастратов, надо было как-то ставить на место. Чтобы самыми святыми себя не считали.
Кифа поджал губы. Этот варвар использовал софизмы с бесстыдством просто удивительным, а потому легко поддерживал в диспуте главное — напор. Теперь что-либо исправить было невозможно.
— Ты, Симон, хоть понимаешь, — стыдя вечного оппонента, покачал Кифа головой, — сколько вреда вы, жеребцы, приносите Церкви Христовой?
Амхарец удивленно поднял брови.
— И чем же?
— Греховностью, — строго по существу дела ответил Кифа. — У вас что ни слово, то скабрезность. А это ведь — грех, и серьезный. Вон, даже в Священные Писания умудрились свое жеребячество протащить! Править не успеваем!
Амхарец задумчиво хмыкнул.
— А примеры можно? А то ведь напраслину возвести — дело нехитрое…
Кифа на мгновение задумался и кивнул. Здесь, посреди моря варвар был не опасен, и от него было можно даже чему-нибудь научиться — бесплатно. Экспертом этот амхарец, надо признать, был неплохим. Поэтому, поймав ритм раскачивания галеры, Кифа быстро переместился к противоположному борту. По-хозяйски сдвинул в сторону юного пассажира и вытащил из сумки стопку листов с подстрочными переводами.
— Здесь, — мгновенно отыскал он недавно обезвреженное учеными братьями спорное место, — боголюбивый Моисей выносит в Ковчеге золотые члены и золотые… мгм… ну… женские… эти самые… вагины.
Симон весело поскреб щеку.
— Ничего смешного, — обрезал Кифа. — Мы, конечно, подыскали подходящие замены. «Члены» заменили на «наросты», а женские… мгм… золотые «вагины» на золотых «мышей». Буквы почти те же, а все ж не так непристойно.
Амхарец смешливо булькнул.