Еретик
Шрифт:
«Кухня… — отмечала она, — затем прачечные… где-то здесь».
— Это что за дверь?
Гвардейцы переглянулись. Они не знали.
— Взломать.
Один из эфиопов поднял железную секиру и в три удара вырубил замок, а второй рванул дверь на себя. За ней оказался короткий кривой коридор и вторая дверь — точно такая же.
— Взломать, — сухо распорядилась Мартина.
Ей никогда не приходилось отдавать приказов об убийстве вот так, лично. Но она знала, что сделает это.
Дверь
«Вот так убийца и сумел подойти к Ираклию…» — поняла Мартина и поставила одного эфиопа впереди себя, а второго — позади. Быстро двинулась по коридору, а когда под ударами секиры рассыпалась и третья дверь, она увидела в свете факелов маленькую комнатку без окон и немолодую подслеповато моргающую женщину.
— Ты не слишком красива, — не могла не отметить Мартина. — Ты действительно — Елена?
Женщина приниженно заулыбалась.
«Били ее, что ли?»
Бить Царицу Цариц, Мать Матерей, фактически Еву всех людей — ничего более мерзкого Мартина представить не могла. Однако прямо сейчас она должна была сделать нечто куда как более мерзкое — приказать Ее убить. И язык уже не слушался. Императрица собралась духом, отвела глаза в сторону, вздохнула и — ничего! Она не могла этого приказать!
— Ну, вот, мама, ты все сама и сделала… — засмеялись позади нее.
Это был, конечно же, Костас.
Кифа приготовил все, и к тому времени, когда эфиопы Мартины взломали первую дверь, его люди стояли у каждого поварского котла и каждого бака с бельем. А потом появился Костас, и отряд охраны, пришедший вместе с императором, превосходил числом все, что мог представить Кифа, вчетверо.
— Сволочи продажные… — тихо ругнулся кастрат.
Он понимал, что произошло. Слишком уж многие из агентов привычно работали на двух-трех господ одновременно. Обычно это сходило с рук, но сегодня ставки были слишком высоки. Эта женщина была нужна всем. Так что, увидев здесь еще и Симона, Кифа даже не удивился, а лишь отошел в сторону и присел — так, на всякий случай.
— Здравствуй, Елена, — негромко произнес Симон, когда она вышла, — как ты?
И, странное дело, она услышала и мгновенно отыскала его взглядом среди замерших с черпаками и корзинами в руках агентов Кифы.
— Это ты? — одними губами через головы охраны спросила она.
— Да, — так же через головы отозвался он, — И я пришел за тобой.
«Господи, пронеси!» — вжал Кифа голову в плечи. Он слишком хорошо запомнил, что вытворял Симон в Дендерах.
Дальнейшее напоминало сон — как
Кифа сжался в комок.
И тогда Симон взял ее за руку, что-то беззвучно сказал обмершим Костасу и Мартине, развернулся и пошел назад среди безмолвно корчащихся окровавленных воинов. И лишь когда они исчезли в воротах, на Кифу обрушилась приливная волна звуков, и это были крики невыносимого страдания.
«Господи, помилуй…»
Она узнала его сразу — так, словно этих двадцати восьми лет и не было.
— Ты постарел, Симон.
— Молчи, — попросил он и собрал все свои силы в один плотный вибрирующий комок.
Им еще предстояло пройти несколько ворот, затем — полную людей улицу, а затем еще и перевалить за городские стены.
— Ты где, Симон? — забеспокоилась Она. — Почему я тебя не вижу?
— Меня сейчас никто не видит, — отозвался Симон.
— Но ты есть?
— Да. Это наваждение. Я сниму его позже.
А потом Ее начало трясти — запоздало, и, в конце концов, у Нее отказали ноги, и Симон взял Царицу Цариц на руки.
— Не бойся. Все позади.
— Где ты был? — тихо заплакала она. — Двадцать восемь лет. Я так устала.
— Я искал тебя.
— А братья где? Они меня еще помнят?
Симон вздохнул. Их было двадцать восемь — точно по числу дней лунного месяца; самой Луной в окружении своих Дней должна была стать Она.
— Братья убиты. Но они тебя помнят и любят — даже сейчас.
Елена всхлипнула, обняла его за шею и затихла. Мимо них пробежали солдаты, и было их много, очень много.
— Закрыть ворота! — кричали сзади, — закрыть немедленно!
«Открыть ворота», — приказал Симон.
Ворота распахнулись. Он прошел.
— Я же сказал закрыть! К палачу захотел?!
— Но вы же приказывали открыть… все слышали…
Ворота дворца позади со скрипом затворились.
— Скажи, Симон, зачем все это? Чего они все от меня хотят? Неужели только меня?
Симон усмехнулся. Елена так и осталась четырнадцатилетней девочкой.
— Нет, Елена. Император хочет, чтобы твой сын был наполовину и его сыном, а мать-императрица именно этого и боится более всего.
Мимо снова побежали воины — предупредить, чтобы из города никого не выпускали.
— А ты? Чего от меня хочешь ты?
Симон вздохнул. Он уже подошел к городским воротам, за ними была воля.