Еретики Дюны
Шрифт:
Они одновременно подняли глаза и обменялись взглядами. Мирлат взял на себя процитировать мольбу Тлейлакса:
— «Я могу сказать „Бог“, но это не есть мой Бог. Это только шум, не могущественней любого другого шума».
— Я вижу теперь, что все вы ощущаете, какая сила попала в наши руки, — проговорил Вафф. — Многие миллионы копий уже гуляют по рукам среди повинды.
— Кто этим занимается? — спросил Мирлат.
— А кому какое дело? — возразил Вафф. — Пусть повинда преследует их, ищет истоки, старается пресечь распространение, проповедует против них. А любое такое действие повинды будет наполнять эти слова еще большей
— Не следует ли и нам проповедовать против этих слов? — спросил Мирлат.
— Только если этого потребуют конкретные обстоятельства, — сказал Вафф. — До скорого! — он похлопал бумагами по коленям. — Мышление повинды основано на сильнейшей тяге к целеустремленности и в этом их слабость. Мы должны обеспечить, чтобы этот Манифест разошелся как можно шире.
— Волшебство нашего Бога — это единственный мост, — напевно процитировали советники.
Во всех них, заметил Вафф, он укрепил надежность опоры на краеугольный камень Веры. Это ему удалось. Ни один Машейх не разделял дурости хнычущей повинды: «В твоей бесконечной милости, Боже, почему я?» Одной фразой повинда и утверждает бесконечность, и отрицает ее, никогда даже не обращая внимания на собственную дурость.
— Скайтейл, — проговорил Вафф.
Самый молодой, с детским личиком среди всех советников, сидевший на самой последней скамье слева, как ему и было положено, наклонился вперед.
— Вооружи верных, — сказал Вафф.
— Я дивлюсь тому чуду, что Атридесы дали нам это оружие, — сказал Мирлат. — И откуда только в Атридесах способность всегда хвататься за тот идеал, который завербует себе миллиарды последователей.
— Это не Атридесы, это Бог, — ответил Вафф. Затем он поднял руки и проговорил ритуальные завершающие слова:
— Машейхи собрались в кехле и ощутили присутствие своего Бога.
Вафф закрыл глаза и стал ждать когда другие удалятся.
Машейхи! Как хорошо нам называть самих себя на своих секретных совещаниях на языке исламиата, на котором ни один тлейлаксанец не говорит во внешнем мире. Даже Лицевые Танцоры не говорят на нем. Нигде в Вехте Яндольском, ни даже в самых дальних пределах тлейлаксанского Ягиста нет живого повинды, который знает этот секрет.
«Ягист, — подумал Вафф, поднимаясь со своей скамьи. — Ягист — страна неуправляемых».
Ему показалось: он ощущает документ, вибрирующий в его руке. Этот Манифест Атридесов — как раз то, что направит повинды к их року.
Одни дни как меланж, другие как горькая грязь.
На третий год своего пребывания у жрецов Ракиса девочка Шиана лежала, вытянувшись во весь рост, на вершине высокой изгибающейся дюны. Она смотрела на просторы, охваченные утром, откуда доносился мощный звук, громыхающий и грохочущий. Призрачный серебряный свет подернул горизонт прозрачной льдистой дымкой. Песок все еще был по-ночному холоден.
Она знала, что жрецы наблюдают за ней из безопасного убежища — окруженной водой башни — приблизительно в двух километрах за ее спиной, но это ее мало заботило. Дрожь песка требовала ее полного внимания.
«Этот велик, — подумала она. — По меньшей мере — семьдесят метров. Замечательно большой».
Серый стилсъют, облегая, льнул к коже. На нем не было ни одной залатанной потертости, какие были на той нетоши, что она носила прежде, еще не попав под опеку жрецов. Она испытывала благодарность
Жрецы не понимали происходящего. Она это знала. Они трусы. Она поглядела через плечо на отдаленную башню и увидела, как вспыхивает солнечный свет на линзах окуляров.
Девочка, развитая не по годам, — одиннадцать стандартных лет — тонкая и смуглая, с солнечными стрелками в каштановых волосах. Она зримо представляла, как все эти жрецы смотрят в подглядывающие бинокли.
«Они видят, как я делаю то, чего они сами не осмеливаются. Они видят меня на пути Шайтана. Я кажусь такой маленькой на песке, а Шайтан — таким огромным. Они уже могут его разглядеть».
Слыша скребущие звуки, она понимала, что скоро увидит гигантского червя. Шиана не думала о приближавшемся чудовище как Шаи-Хулуде, Боге песков, воспеваемом каждое утро жрецами в знак почтения к перлам сознания Лито II, спрятанным в каждом из этих многорубчатых правителей пустыни. Она в основном думала о червях, как «о тех, кто меня щадит» или как о Шайтане.
Они теперь принадлежали ей.
Эта была взаимосвязь, начавшаяся чуть более трех лет назад, в месяц, ка который приходился ее восьмой день рождения, месяц игат по старому календарю. Ее деревенька — бедное поселение первопроходцев, возведенное далеко за пределами таких границ безопасности, как кванаты и кольцевые каналы Кина. Только ров с сырым песком ограждал такие поселения первопроходцев. Шайтан избегал воды, но блуждающая песчаная форель быстро высасывала любую влагу. Драгоценная влага, собранная в ловушки, должна была пополняться. Ее деревушка была скоплением хижин и лачуг с двумя небольшими ветроловушками, которых хватало для добывания питьевой воды, но лишь иногда способных производить излишки, которые могли быть пожертвованы на создание преграды от Червя.
В то утро — так похожее на это, ночной морозец все еще пощипывал нос и легкие, горизонт затягивала призрачная дымка — большинство деревенских детей разбрелось по пустыне в поисках малых крох меланжа, оставляемых порой проходящим Шайтаном. Двух больших Шайтанов в ту ночь слышали неподалеку. На меланж, даже при современных упавших ценах, можно было купить достаточно глазурованных кирпичей на третью ветроловушку.
Каждый ищущий ребенок выглядывал не только спайс, но и приметы, которые могли бы навести на след одной из старых крепостей — съетчей прежних Свободных. От них оставались только развалины, но каменная преграда намного лучше защищала от Шайтана. Было известно, что в развалинах некоторых съетчей можно найти запрятанные хранилища меланжа. Каждый деревенский житель мечтал о таком открытии.
Шиана в своем залатанном стилсъюте и тонком верхнем облачении пошла в одиночку на северо-восток, к дальнему кургану, дрожащее марево над которым подсказывало, что прогретые солнцем ветерки возносят влажные испарения богатого водой великого города Кина.
Искать кусочки меланжа в песке — дело, в основном, напряженно внимательного принюхивания. Это была форма концентрации, которая оставляла лишь частичку сознания восприимчивой к шуршащему звуку песка, уведомляющему о приближении Шайтана. Мускулы ног автоматически двигались неритмично — чтобы звук шагов сливался с естественными звуками пустыни.