Эрика

Шрейн Марта Албертовна

— А вы не находите в своем характере сходства с ним?

— И в чем же оно?

— Вы так же смелы и хитры и такой же любитель женщин, как Скобелев, и характер у вас демонический, способный как на зло, так и на добро. Может речь идет о переселении душ, а? Впрочем, оставайтесь самим собой.

Переменив тему разговора, граф Петр вздохнул и сказал:

— Если бы был какой–нибудь способ вдруг переместиться в Европу…

— Так и будет, только не вдруг, — утешил его Александр.

— Может и дату назовете, вы же провидец.

— Дату не назову, просто

знаю: так и будет, но не скоро. А пока я еще не пришел со своей гражданской войны, — Александр перешел на французский. — Был сейчас в управлении, встретил Попова, если бы не конвоир, шедший следом за мной, я бы его на месте прикончил. А пока пусть живет. — И уже на русском добавил: — А вы граф, идете на премьеру?

— Нет. Загляну на час, и сразу уйду. Княжне Мари, как простой санитарке в больнице, нет приглашения на спектакль. Там будут только передовики производств, а без нее мне в клубе неинтересно.

***

В лагерь, в женскую зону, доставили арестованную, знаменитую народную певицу Бесланову. Она ходила по территории, как на экскурсии, и беспрепятственно прошла в мужскую зону. Охрана ее не останавливала. Все были счастливы увидеть певицу «живьем». Они восхищались ее исполнением народных песен: «Ну своя в доску!»

Сначала Бесланова пошла в клинику для служащих, нашла профессора Тринкверта и пробыла там минут сорок. А после направилась в клуб, поднялась на сцену к актерам, с которыми была знакома до ареста. Начальник лагеря прошел вслед за ней на сцену и сказал ей: «Завтра приезжает руководство из центра, так что, Наина Владимировна, порепетируйте, будете петь».

Бесланова посмотрела на него, усмехнулась и ответила: «Птичка в клетке не поет» — и прошла в зрительный зал. Начальство расположилось рядом по обе стороны от певицы. Бесланова удивленно посмотрела на них и спросила:

— Я что, и здесь арестована?

Растягивая рот в улыбке, начальник сказал:

— Ну что вы? Нам приятно сидеть рядом с вами! Как видите, в лагере вы свободны. Вас здесь все любят.

— Хорошо живете, гражданин начальник. Билеты не покупаете, все даром вам, — упрекнула его Бесланова, пропустив мимо ушей признание во всеобщей любви лагерного персонала.

— Да. А актеры, а актрисы какие! Сегодня показывают «Бесприданницу». Вы когда–нибудь смотрели ее?

Бесланова передразнила его:

— Смотрели, смотрели! Но вот так, чтобы в зале было пятнадцать человек, никогда. Даже пьесу Островского арестовали…

— Если надо и самого Островского арестуют. А людей много будет. Завтра персонал всех лагерей приезжает. А сегодня играют для заключенных, чтобы форму не потерять.

Бесланова ответила:

— Опоздали с арестом Островского, умер он. — Повернулась назад и узнала генетика академика Бавилова. Рядом с ним сидел молодой человек лет тридцати с небольшим, с суровым лицом военного. Они беседовали. Оба были одеты как заключенные.

— Что там? — тоже повернулся начальник. — Ах, эти! Один Бавилов, наш заведующий клубом. Мало ли что он был академик на воле. Лучшей работы для него здесь нет. У него в клубе кабинет. Что–то придумывает

там. А второй, князь–левша, ну умелец. Мы разрешаем ему ходить в клуб на спектакли. Пользы от него много. Крупное начальство его ценит. Вы, например, погостите в лагере годков пять и выйдете на свободу, а ему здесь жить до конца дней. Вот и дают ему волю в неволе! — И начальник снова засмеялся.

Бесланова повернулась к нему и спросила:

— Чему радуетесь? Тому, что талантливые люди должны реализовать себя за колючей проволокой? И отодвинулись бы Вы от меня, одежда ваша дурно пахнет.

— Да чо ж дурно? Одежда как одежда. Одеколона нам здесь не положено, не выдают. Скоро привыкните к нашему запаху… Поначалу все брезгливые, — обиделся начальник.

Но Бесланова его уже не слушала. Ее интересовало, о чем могут говорить в лагере знаменитый академик и князь. Она напрягла свой острый слух, и до ее ушей донесся вопрос академика молодому человеку: «Какой же выход из создавшейся ситуации?» И ответ: «Вам важно знать мое мнение? Вообще–то, я почитатель гегелевской философии. Как и он, чту историю с ее закономерностями. Не скажу, что мне это по сердцу. Однако по мне, так Гегель прав в той части, где говорит: «Человек игрушка в руках внешних исторических сил фатализма». Но и при этих обстоятельствах я отношу себя к людям занятым поисками действенных решений в тупиковых ситуациях, не имеющих на первый взгляд выхода».

Академик отвечал:

— Вы молоды, у вас все впереди … Я все–таки пойду в свой кабинет, устал. А вы останетесь на премьеру? Или ко мне загляните?

— Нет, не останусь. Сейчас пригонят людей из бараков, душно будет в зале. Пойду за кулисы, меня там заждались. А потом зайду к вам.

Бесланова проводила их взглядом и подумала: «Какой приятный баритон у этого князя. Должно быть, он неплохо поет. А Бавилов плохо выглядит, болен старик. Но кому какое дело до старого академика».

* * *

Между тем красавица Элина Покровская, занятая в «Бесприданнице» Островского в главной роли, была в состоянии раздражения и никак не могла сосредоточиться на роли. Уже неделю она не видела у себя в уборной князя Александра, поэтому нервничала и срывала зло на других. Ее приятельница Вероника, сказала ей:

— Он к тебе больше не вернется.

— Не каркай раньше времени и не радуйся, — ответила ей Элина. — К тебе–то он точно не придет.

Но Вероника не унималась:

— Как знать? А сейчас он точно на другую глаз положил. Ты ему надоела. Не ты первая и не ты последняя. Ему не нравятся нервные особы.

Вероника подошла к занавесу и посмотрела в традиционную дырочку в зрительный зал, а затем повернулась к Элине:

— Точно. Он пришел на спектакль из–за Беслановой. Не веришь, посмотри.

— Конечно, он променяет меня на этот старый деревенский валенок, — засмеялась Элина. И с надеждой спросила: — Он пришел?

Но Вероника продолжала:

— А что? Надо-ж ему узнать бабу и такого сорта. А вдруг ему нравится, как Бесланова поет. Чем она хуже тебя? Конечно не молодая, не красавица. Но голос!