Эрика
Шрифт:
Как ни уговаривал себя Фонрен, но поделать с собой ничего не мог. Даша ему не нравилась. Она была не в его вкусе.
В годовщину окончания войны Даша собрала баб и пригласила Федю. Фридрих понимал, чего она от него ждет, но идти на этот праздник ему не хотелось. Фактически он был представителем той нации, победу над которой сегодня отмечали. И Фонрен, сидя за столом вместе с русскими, думал: «Я как идиот, праздную «свое» поражение». Но Даша наливала понемногу, и не выпить за Победу было никак нельзя. Бабы, подмигивая друг дружке, быстро разошлись, оставив Дашу вдвоем с ее Федей. Даша обняла его за плечи и запела
Утром Даша его уговаривала:
— Давай, Феденька, сходим за твоими вещичками, перенесем их ко мне. Чего тебе в бараке жить? Кто там за тобой присмотрит? Нельзя мужику без бабы.
— Не будем спешить, — сказал Фридрих. — На это нужно время. Сама подумай, я — немец. Родится ребенок, тоже немцем будет. Его станут обзывать фашистом. Зачем тебе это? Да и ты, как привыкнешь ко мне, в сердцах станешь фашистом называть. Мне это и так уже поперек горла. А когда–то я был человеком, — вздохнул Фонрен, удивляясь тому, как низко он пал.
Даша больше ему не навязывалась, но через два месяца сообщила, что беременна. Фридрих Фонрен не был готов к такому повороту событий. Это его ошеломило и заставило посмотреть на вещи реально. Даша носила его ребенка. Теперь, как честный человек, он был обязан жениться на ней. Он ставил ей условия, заранее зная, что она их не выполнит.
— Во–первых, — говорил он, — ты должна будешь изменить свое поведение: не пить, не ругаться матом, не ссориться с женщинами, тем более не драться. Да, да. Я однажды видел это безобразие.
— Конечно, — поспешно сказала Даша, — я что? Пусть они первые не начинают. А если меня матом кроют, я что, молчать должна? Ну, буду молчать, если тебе так хочется.
— Второе, — продолжал Фонрен, — как же мы будем жить, каким я буду мужем, если мы, немцы, зарплату не получаем, а только пайки хлеба? Допустим, я буду подрабатывать, учить кого–нибудь игре на скрипке. Но и на скрипку у меня нет денег.
— Купим. Я куплю, — снова поспешно согласилась Даша.
— Подожди, — остановил он ее, подняв руку. — Я ведь слаб, недоедаю, засыпаю от усталости, а тебе сильный мужчина нужен. Не начнутся укоры, оскорбления?
— Ну, Феденька, — умоляюще обняла его Даша, — не думай так плохо обо мне.
— И третье, — продолжал он. — Я думаю, что когда–нибудь нас, немцев, снимут с учета комендатуры и мы будем получать деньги. У меня высшее образование, ученая степень. Тогда я смогу обеспечить семью. Наконец, мы обвенчаемся. Да–да, иначе я не соглашусь, и ты станешь баронессой. Тогда ты просто обязана измениться в лучшую сторону, оторваться от своих старых знакомых. Грех жить не венчанными.
Даша задумчиво сказала:
— Ну какая же я буду баронесса? У нас же нет богатства, земли…
— Сословие сидит внутри человека, перебил ее Фонрен, — в том, как он ведет себя по отношению у окружающим. Даже если наш сын и будет работать в шахте, все равно он останется бароном по происхождению.
Выслушав его, Даша расстроилась:
— Ну, ты такие умные слова говоришь, что я прямо не понимаю.
Фридрих, тяжело вздохнул и спросил:
— Да что же здесь умного, если я не буду хозяином в доме? Однако расти ребенку без отца тоже не годится. Пойдем за моими вещами. Только помни об обещаниях, которые ты мне дала.
Фридрих Фонрен взял Дашу под руку и пошел с ней, как на эшафот.
Так началась совместная жизнь этих совершенно разных людей, не только по национальности, но и по культурному уровню. Кто знает, зачем, кому в угоду судьба столкнула вместе этих людей, но уже в следующем, 1946 году у Даши и Фридриха родился мальчик, которого назвали Владимиром. Даша располнела после родов и забыла все данные ею до замужества обещания. Фонрен продолжал отбывать повинность и был совершенно бесправным в семье. Он напал на след дочери, но в комендатуре ему не разрешили отлучиться, чтобы навестить Эрику. Он послал ей письмо в детский приют, написал о смерти матери, но ответа не получил.
Даша, узнав, что нашлась дочь Фридриха, встретила это известие без особого восторга. И когда муж предложил забрать Эрику к ним домой, она раздраженно ответила:
— Ей же хорошо живется в приюте на всем готовом. Зачем трогать ее с места? Да и где она жить у нас будет? Самим места мало. Скоро второй ребенок родится. Кругом голод. Пусть пока там побудет.
Глюк им Унглюк (счастье в несчастье)
Аделина выздоравливала. Хорошее питание и витамины, которыми обеспечивал ее Гедеминов из своих запасов, быстро сделали свое дело. Профессор пошел с повинной к начальству. Он рассказал о том, как Попов выстрелил в Аделину и посчитал ее мертвой. Заставил его, профессора, подписать акт о ее смерти якобы от туберкулеза, но доктор Фонрен оказалась жива. А на самом деле в больнице от скоротечного туберкулеза умерла медсестра Красина. Ее и похоронили под именем Фонрен. Он, профессор Тринкверт, не мог знать, как поведет себя Попов дальше.
После своего признания профессор приготовился к самому худшему. И в страхе ждал. Но боялся он не за себя, а за Аделину.
— И где доктор Фонрен? — только и спросил начальник лагеря.
— Лежит в корпусе для заключенных. Она еще слишком слаба и все время спит. Пощадите ее, она врач от Бога.
— Я рад, что она жива, — сказал ему начальник, затем кому–то позвонил: — Списки умерших принесите. Нет. За последние три месяца.
Принесли списки, начальник вычеркнул фамилию Фонрен и написал «ошибочно». Потом сказал, загадочно улыбаясь:
— Ну что ж, профессор, я вас поздравляю. Вам подписана амнистия. Вы выходите на свободу. А на вашем месте останется доктор Фонрен, когда выздоровеет.
К удивлению начальника профессор сказал:
— Я, конечно рад свободе, но хочу остаться вольнонаемным. Видите ли, у меня никого нет. Здесь я буду полезней. Жить мне уже недолго. А в Москву, в прежнюю клинику, все равно не пустят…
— Оставайтесь. Будем вам зарплату платить. Вот и князю Гедеминову кто–то выхлопотал амнистию. Тоже жаль расставаться. Как вы думаете, он останется вольнонаемным? — вопросительно посмотрел начальник на профессора.